Фрагмент сграффито дворца Литомышль

Самым пышным образцом аристократических дворцов, а заодно и паркового искусства в Чехии считается включенный ЮНЕСКО в список Всемирного наследия так называемый культурный ландшафт Леднице — Вальтице. Что говорить: это великолепное творение десятков талантливых европейских зодчих и десятков тысяч мастеровитых холопов князей Лихтенштейнов, за три столетия поэтапно создавших чуть ли не самый обширный в Европе природно-архитектурный ансамбль. На площади почти в 200 (!) квадратных километров раскинулись возведенные в классическом и неоготическом стилях замки Леднице и Вальтице; многочисленные памятники барокко (павильоны, ротонды, беседки, часовни, оранжереи и прочее, включая бутафорскую мечеть), французские регулярные парки, романтический английский сельский пейзаж.

В общем, это чешский Версаль, Сан-Суси, Шёнбрунн и Петергоф в одном флаконе — но исторически, конечно, не чешский, а австрийский, габсбургского розлива. При «царском режиме» Леднице — Вальтице административно входили в область Нижняя Австрия, но молодой Чехословакии удалось прирезать себе оба замка с прилегающими территориями, и после национализации конца 1940-х это обернулось для Лихтенштейнов настоящей человеческой трагедией. По моим непрофессиональным оценкам, Леднице — Вальтице — самое богатое дворянское поместье на современной чешской территории, прямо-таки поражающее избыточной, особенно по меркам этой в целом скромной страны, роскошью.

Другим благородным семьям, придворным Габсбургов, такой размах был не по карману, но многие, безусловно, старались удивить свет. Вот вполне себе депрессивный пролетарский Дечин, райцентр на северо-западе Чехии. К главным воротам замка, а он расположен на скале на правом берегу Эльбы, ведет короткая улица под названием Долгий путь (в дословном переводе Долгая езда, Dlouhá jizda). На самом деле это не совсем улица, а 270-метровый крутой каменный подъем. Здесь следует снимать кастильскую или италийскую костюмированную драму: дорожное полотно девятиметровой ширины обрамлено семиметровой высоты стенами, однообразие которых ломает могучий аркатурный пояс, кое-какие слепые арки живописно прикрыты плющом. Долгий путь пробили в гигантской скале, это было в 1670-е, к владению Дечином тогда как раз приступили австрийские дворяне Тун-Гогенштейны. Чтобы превратить готическую крепость в барочный замок и расчистить к нему господский подъезд, богемским камнерубам потребовался не один год упорного труда. И вот ты поднимаешься к Дечинскому замку, слегка запыхавшись, словно в огромном каменном пенале со снятой крышкой. Раньше, когда ездили верхом или в каретах, гости подкатывали к воротам, украшенным гербом Тун-Гогенштейнов, и завистливо прикидывали, какие же деньжищи вложены в этот «долгий путь» одной кичливости ради. Ну да, очень красиво: за «слепыми аркадами» с одной стороны открывается террасный Розовый сад, а с другой — конюшня, вольер для замковых зверушек и зернохранилище, украшенное статуями турка и крестьянина.

Главным символом средневековой замковой жизни всей богемской земли считается Карлштейн (от нем. Karlstein, Карлов камень), крепость могучего облика в 30 километрах к юго-западу от Праги, на холмах над рекой Бероункой. Посещение Карлштейна есть обязательный полуклюквенный маршрут для каждого приезжающего в Чехию отпускника, этот замок осаждают толпы туристов, по 200 или 250 тысяч человек в год. Среди всех моих пражских знакомых нет ни одного, кто с каменным лицом не возил бы к Карлову камню друзей из Питера, родственников из Пензы или знакомых знакомых из Урюпинска. Бессчетное количество раз доводилось бывать в Карлштейне и мне, ну чем я лучше других?

Вокруг замка и в живописном поселке под замком создана развитая индустрия полезных развлечений вроде музея рождественских вертепов и магазинов глиняных свистулек, в одной такой лавке я однажды прикупил гипсовый бюстик папы римского. Неподалеку от Карлштейна — множество приятных для любознательных глаз и пытливых умов местечек: 18-метровый дуб Семи братьев, под которым делили добычу разбойники с большой дороги, заброшенные каменоломни «Америка» и «Канада» с почти аризонскими пейзажами, гольф-клуб европейского класса с тремя полями по девять лунок каждое, можно запулить мяч в историческую кулису.

Карл IV в 1350-е годы устроил в Карлштейне хранилище регалий Священной Римской империи, а также разнообразных религиозных реликвий, которые этот монарх собирал с рвением профессионала. В императорскую пресвятую коллекцию входили, в частности, фрагмент вифлеемских ясель, зуб святого Иоанна Крестителя, частица одеяния святого Иоанна Богослова, мощи руки святой Анны, звенья цепи, сковывавшей святых Петра и Павла, а также кус скатерти со стола Тайной вечери, шипы с тернового венца Иисуса Христа и церемониальный меч Карла Великого.

Карлштейнское хранилище оказалось надежным: гуситы, например, не смогли взять замок в 1422 году, несмотря на настойчивую почти что шестимесячную осаду. Эта военная кампания вошла в историю пикантными деталями: поскольку осаждавшие из-за неважного качества артиллерийских орудий и скверного пороха не могли нанести противнику значительного урона, стойкость 400 защитников крепости они пытались сломить, забрасывая катапультами за стены камни (9032 единицы) и заполненные нечистотами и фекалиями посудины (1813 единицы), а в какой-то момент еще и попытались отравить источники воды, которыми пользовался гарнизон крепости. Однако табориты не учли, что в Колодезной башне был заблаговременно вырыт потайной колодец глубиной 78 метров, питавшийся из Буднянского ручья, так что злые ухищрения оказались тщетными, осада окончилась перемирием.

Замок Кокоржин

Корона Святого Вацлава, королевский скипетр и королевская держава много лет таились в неприкосновенности в карлштейнской часовне Святого Креста, в буквальном смысле слова за четырьмя дверьми и девятью замками. В 1620-е годы регалии перевезли в Прагу и Вену[76]: военная техника и стратегия осады совершенствовались, даже четырехметровой толщины каменные стены больше не казались верной защитой. Стратегическое значение замка терялось, ему находили административное, хозяйственное, даже простое складское применение, пока башни и другие укрепления окончательно не обветшали и не пришли в запустение. В конце XIX века Карлштейн перестроили, согласно лучшим представлениям эпохи романтического историзма, — так, что, по словам одного острого на язык журналиста, Карл IV свою крепость узнать бы не смог. Оборотной стороной реставраторского небрежения оказалась новая внешняя привлекательность: изображениями Карлштейна можно иллюстрировать сказку Шарля Перро про кота в сапогах.