О Веке Гомера нам свидетельствуют следующие места из его Поэм. I. Ахилл на похоронах Патрокла показывает почти все те виды игр, которые впоследствии на Олимпийских играх устраивала самая культурная Греция. II. Были уже открыты Искусства Аитья в низком рельефе и Резьбы по металлам, что помимо всего другого доказывает щит Ахилла, как мы видели выше; Живопись не была еще изобретена, так как Алтейное искусство абстрагирует поверхности с некоторой выпуклостью, искусство Резьбы делает то же самое с некоторой углубленностью, Живопись же абстрагирует абсолютные поверхности, что представляет собою самую трудную работу ума: поэтому ни Гомер, ни Моисей не упоминают о вещах живописных – доказательство их Древности! III. Изысканность садов Алкиноя, величие его дворца и великолепие его стола доказывают нам, что Греки восхищались уже пышностью и роскошью. IV. Финикияне уже привозили на греческие берега слоновую кость, пурпур, аравийские курения, которыми благоухает грот Венеры; кроме того, ткань, которая тоньше сухой оболочки соломины, вышитые одежды; одно из таких одеяний было среди подарков женихов Пенелопе: оно держалось на тонких и нежных приспособлениях в виде крючков, которые распускали складки в широких местах и суживали в узких{542}, – изобретение, достойное изнеженности наших времен! V. Колесница Приама, в которой он приезжает к Ахиллу, сделана из кедра; пещера Калипсо также полна благоуханиями: такого вкуса к чувственным наслаждениям не понимало римское представление об удовольствиях до тех пор, пока Римляне не стали безумно растрачивать свои имущества в роскоши при Неронах и Гелиогабалах. VI. Описываются чрезвычайно утонченные купания Цирцеи. VII. Слуги Женихов прекрасны, изящны и белокуры, – именно таких стремятся иметь приятности ради при наших современных нравах. VIII. Мужчины, как и женщины, заботятся о своих длинных волосах, за что Гектор и Диомед упрекают изнеженного Париса. IX. Гомер рассказывает, что его Герои всегда питаются жареным мясом; эта пища наиболее проста и непритязательна по сравнению со всякой другой, так как для ее приготовления не нужно ничего, кроме угля. Обычай употребления этой пищи сохранился впоследствии в жертвоприношениях: Римляне называли prosicia мясо жертвенных животных, зажаренное на алтарях, – потом его резали, чтобы раздать приглашенным; впоследствии его поджаривали, как и простое мясо, на вертеле; поэтому, когда Ахилл угощает Приама, он сам рассекает ягненка, – его поджаривает Патрокл{543}, – приготовляет стол и ставит на него хлеб в корзинах, так как Герои не устраивали пиров, которые не были бы в то же время жертвоприношениями, когда Герои являлись одновременно и Жрецами (у Латинян сохранилось слово epulae, т. е. пышные обеды, устраивавшиеся по большей части людьми значительными; и слово epulum – общественный пир для народа, и священная трапеза, за которой пировали Жрецы, называвшиеся Epulones{544}); поэтому Агамемнон сам закалывает двух ягнят и таким жертвоприношением освящает военный договор с Приамом; таким образом, тогда было величественной идеей то, что теперь нам кажется приличествующим мяснику! Позднее должно было появиться вареное мясо, для приготовления которого кроме огня необходимы также вода и котел, а вместе с тем и треножник (вареным мясом Вергилий заставляет питаться своих Героев; они у него также жарят мясо на вертеле). В конце концов появилась приправленная пища, для которой помимо всего сказанного необходима также и приправа. Вернемся теперь к героическим трапезам Гомера. Хотя самая изысканная пища греческих Героев, по его рассказам, это мука с сыром и медом, все же он пользуется двумя сравнениями из рыболовства; а Улисс, притворившись бедняком и прося милостыни у одного из Женихов, говорит ему, что Боги гостеприимным Царям, т. е. милосердным к бедным пришельцам, даруют рыбообильные моря, так как рыба придает особенную изысканность трапезам. X. Наконец – и это для нас особенно важно, – Гомер, кажется, появился в такие времена, когда в Греции уже пало Героическое Право и начала процветать народная Свобода, так как Герои заключают браки с чужестранками, а незаконные дети принимают участие в наследовании царств; так и должно было происходить, ведь задолго до этого времени Геркулес, окрашенный кровью безобразного кентавра Несса, впал в неистовый гнев и умер, т. е., как это было разъяснено в Книге II, Героическое Право кончилось.

Итак, если мы только не захотим совершенно отрицать по поводу Века Гомера всех этих свидетельств, собранных из различных мест его же собственных Поэм (и больше не из «Илиады», а из «Одиссеи», которую, по мнению Дионисия Лонгина, Гомер написал уже в старческом возрасте), то мы присоединимся к мнению тех, которые помещают Гомера через много лет после Троянской Войны, т. е. через промежуток времени в четыреста шестьдесят лет, примерно во времена Нумы. И все же мы думаем, что доставляем им удовольствие, если не помещаем Гомера во времена еще более к нам близкие, так как говорят, что Псамметих уже после Нумы открыл Египет Грекам, которые (на основании бесчисленных мест из «Одиссеи») уже задолго до этого открыли в своей Греции торговлю с Финикиянами, и греческие народы уже не меньше наслаждались ею, чем финикийскими товарами, как и теперь Европейцы наслаждаются товарами из Индии. Таким образом, со всем этим согласуются два следующие обстоятельства: Гомер не видел Египта, но он очень много рассказывает и о Египте, и о Ливии, и о Финикии, и об Азии, и особенно об Италии и Сицилии – по сообщениям, какие Греки получали от Финикиян.

Однако, мы не видим, чтобы эти многочисленные стороны утонченных нравов хорошо согласовались с многочисленными проявлениями свирепости и дикости, которые Гомер в то же самое время приписывает своим Героям, в особенности в «Илиаде». Таким образом,

кажется, что эти Поэмы разрабатывались и были завершены в течение долгого времени и многими руками. Итак, вследствие сказанного здесь возрастают те сомнения о Родине и о веке мнимого Гомера, которые понуждают нас к Исследованию об Истинном Гомере.

Отсутствие какой бы то ни было Философии у Гомера, как мы показали выше, а также сделанные нами открытия относительно его родины и века заставляют нас сильно подозревать, не был ли он вообще человеком совершенно простонародным; это же подтверждает нам следующее замечание Горация в «Ars Роёйса»: Гораций говорит, что безнадежно трудно после Гомера изобрести совсем новые характеры, т. е. Персонажи Трагедий, почему он и советует Поэтам брать их из Поэм Гомера{546}. Теперь сопоставим эту безнадежную трудность со следующей: Персонажи Новой Комедии как раз выдуманы совершенно наново, и даже по одному афинскому закону Новая Комедия могла появляться на театрах только с новоизобретенными характерами; и Греки так счастливо преуспели в этом, что Латиняне, несмотря на всю свою гордость, отчаялись соревноваться с ними, говоря, по сообщению Фабия Квинтилиана: cum Graecis de Comoedia non contendimus{547}.