стали азербайджанские земли, где элита оказалась перед неизбежным выбором между двумя противоборствующими сторонами. Мало кого вдохновляло возвращение под владычество Персии, где азербайджанцы были низшей расой, зато многих в рядах знати манила перспектива уравнивания в правах с русским дворянством в случае добровольного присоединения. В 1805 году России присягнули хан Карабаха Ибрагим и хан Ширванский Мустафа, добровольно присоединилось Шекинское ханство. Ханство Гянджинское, отклонившее такую возможность, было завоевано и упразднено, Гянджу переименовали в Елизаветполь (в советское время — Кировабад). В 1806 году генерал Цицианов без охраны явился принять ключи от города у бакинского хана, но был вероломно убит. Хану пришлось бежать из Баку, сдав его генералу Булгакову. Наконец, в 1812 году была отбита у персов Ленкорань, столица Талышского ханства, что и решило исход войны. По Гюлистанскому договору 1813 года Персия признала включение Грузии и всех названных азербайджанских ханств в состав России. Нахичеванское ханство добавилось после следующей русско-персидской войны 1826–1828 года. Основной массив исторического Азербайджана остался в составе Персии (ставшей в 1935 году Ираном), в Российской империи оказалось от четверти до трети азербайджанцев[999].

Тылам и путям снабжения русской армии в Закавказье постоянно угрожал самобытный мир черкесско-адыгских племен Северного Кавказа, большинство из которых к тому же находилось в союзе с Турцией. Покорение этих народов, которые поначалу казались лишь досадной помехой, превратилось в огромную проблему, в 60-летнюю Кавказскую войну (впрочем, она не закончена до сих пор), которая потребовала еще больше войск и огромных материальных затрат. Нестабильность на южных рубежах не спадала, проблема Закавказья стала геополитической. Уход теперь означал уже не только потерю лица, но и возможность утверждения господства другого (или других) великого государства, которое создало бы массу новых угроз и неприятностей. По мере того, как росло количество пролитой крови и потраченных средств, вставал вопрос, как бы не сделать все уже понесенные жертвы бессмысленными. Россия завязла на Кавказе.

Если за Кавказский хребет Россию влекли религия, а затем геополитика и политическая инерция, то в Центральную Азию, где никаких христиан не наблюдалось, соображения безопасности, соперничество с Англией за преобладание в этом регионе, мессианство энергичной имперской нации и, немного, экономика. Проникновение в казахские степи относится к XVIII веку. Когда те края начали захватывать пленена джунгар (калмыцких монголов), ханы, стоявшие во главе Младшего и Среднего казахских жузов обратились за защитой к России и в 1731 и 1740 годах присягнули на верность русскому царю. «Ханы, однако, не предполагали что это в конечном счете приведет к колонизации их земель и стиранию территориальных границ между их народом и русскими»[1000]. Старший жуз присоединился в 1860-е годы. После этого начинается массовое переселение русских и украинских крестьян. К 1897 году русское население Акмолинской области составляло 56,7 %, Уральской -40,8 %, Тургайской — 37,8 %, Семиреченской — 23 %, Семипалатинской — 24 %, Сырдарьинской — 6,2 %. В пределах территории современного Казахстана этнические казахи составляли тогда 81,7 %, к 1914 — 65,1 %[1001]. В остальных среднеазиатских землях российские войска первоначально оказались, преследуя разного рода полубандитские формирования, которые тревожили населенные пункты и крепости Прикаспия, южного Зауралья, Казахстана.

Но Восток манил россиян, манил не меньше, чем дикий Запад американских переселенцев. Вспомним Федора Достоевского: «С поворотом в Азию, с новым на нее взглядом нашим, у нас может появиться нечто вроде чего-то такого, что случилось с Европой, когда открыли Америку. Ибо воистину Азия для нас та же не открытая еще нами тогдашняя Америка. С стремлением в Азию у нас возродится подъем духа и сил»[1002]. Достоевский, как и Данилевский, Константин Леонтьев и другие мыслители, видели в Востоке и союзника в противостоянии с «латинством и романогерманством». Такая точка зрения не была единственной (многие полагали, что России вообще нечего делать в Центральной и Восточной Азии), но она была весьма влиятельной. Интерес к этому региону подстегнуло возникновение и новой науки — востоковедения, впервые познакомившего дотоле европеизированную российскую элиту с неведомым миром смыслов и ценностей Востока. Среднеазиатские земли были присоединены серией завоеваний и добровольных вхождений в 1860-е годы.

Территории Закавказья и Центральной Азии были исключительно разнообразными как по своим экономическим, политическим и культурно-религиозным особенностям, так и по способам управления со стороны центральных властей.

На Кавказе, где ситуация была наиболее проблематичной, действовала система наместничества, то есть император назначал Кавказского наместника с обширными полномочиями, который от имени монарха руководил всем регионом. В составе наместничества существовали губернии — Ставропольская, Елизаветпольская, Тифлисская, Кутаисская, Эриванская и Бакинская — во главе с подчиненными непосредственно наместнику военными губернаторами. Наместничество было упразднено в 80-е годы XIX века, губернии перешли на систему общего губернского учреждения, замкнутую на Санкт-Петербург. В Дагестанской, Карской и Батумской областях, а также в Сухумском и Закатальском особых округах действовало т. н. военно-народное управление, при котором власть находилась в руках офицеров, подчинявшихся главкому Кавказской армии. Опыт был неудачным. Губернаторы вели бесконечную и безуспешную переписку с центральными ведомствами, которым недосуг было вникать в специфику непонятного им «дикого» региона. «Проекты же всех существенных для края реформ, намечаемых главноначальниками, как то: упразднение военно-народного управления, прекращение обязательных и зависимых отношений крестьян, переустройство сельского управления и т. п. не получали дальнейшего движения и под тем или иным предлогом возвращались обратно. Все мелкие должностные вопросы, как, например, об увеличении штатов полиции, не встречали в центре ни малейшего сочувствия местным интересам»[1003].

Эта система дала серьезный сбой в 1905 году, когда гражданские губернаторы, не обладавшие достаточными полномочиями, оказались бессильны против мощного революционного всплеска. Его руководящей силой, по замечанию Лаврентия Берии из его легендарной книги «К истории большевистских организаций в Закавказье», «являлась большевистская организация, во главе которой стоял самый верный и последовательный сподвижник Ленина — товарищ Сталин», а «каждый шаг революционного движения рабочих и крестьян Закавказья завоевывался большевиками в непримиримой борьбе с меньшевиками»[1004]. Сам Сталин отдавал предпочтение революционной работе в Баку, «где резко классовая позиция большевиков находит живой отклик среди рабочих», нежели, чем в национально близком ему Тифлисе, где он находил «отпечаток застойности»[1005]. Весьма радикально себя проявили и армянские социал-демократы из партии Гнчак и революционного союза Дашнакцутюн.

Николай II вернул должность наместника на Кавказе, назначив не нее генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова, который получил полномочия решать любые вопросы, не требовавшие издания новых общероссийских законов. «Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и по политическому прошлому… Необходима именно на месте такая власть,