Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему его возил с собой царевич Алп-Арслан? Сокольничий Мустафа как-то рассказал салтану, что этот ворон очень древний и приносит хозяину удачу. Что ж, пусть так. Удача салтану не повредит.
А сам Хасан если и скучал по дому, то большей частью по заветному дуплу в старом дубе у кладбища. Даже в снах он перебирал тамошние сверкающие вещички. И вот когда его хозяина пригласили к царскому двору, увидел Хасан так много блестящего вокруг, что снова вспомнил о своих сокровищах и раскричался. Дал ему сокольничий Беркузле простенький перстенек с алым камушком – сразу успокоился ворон, зарыл свое сокровище в опилки на дне клетки и поблагодарил Мустафу русскими словами.
Молодой царь Михаил из рода Романовых с интересом рассмотрел ворона и поговорил с ним. Но принять Хасана в дар отказался. Слишком набожен был юный царь, а черные вороны, говорят, с нечистым водятся.
Царь не отпускал от себя Алп-Арслана в Касимов надолго, хоть и подтвердил, что царство принадлежит ему, и ворон вместе с царевичем и Мустафой почти все время жил в Москве. Здесь Хасан все реже заходил в клетку, предпочитая вольную жизнь.
Однажды ворон привычно вернулся в клетку, чтобы отдохнуть да поесть, и Мустафа его запер. Хасану это не понравилось, но потом он понял из разговоров, что царевич едет в Касимов, и даже обрадовался. Оказывается, ворон соскучился!
Когда царевич Алп-Арслан и Мустафа привезли Хасана в Касимов, город показался ворону умирающим. Крепостные стены, сгоревшие при осаде, никто не восстановил, в посадах теплилась жизнь, но в Ханкермане стало значительно меньше татар, чем было во времена того же Шах-Али. Несмотря на то, что люди продолжали жить, работать и торговать по четвергам, Хасан ощущал запустение и уныние.
Ворон постоянно беспокоился, и Мустафа выпустил его из клетки. Летая над некогда процветавшим Касимовым, Хасан с трудом узнавал некоторые его уголки. Город изменился.
Не изменилось только старое татарское кладбище и заветный дуб, в котором по-прежнему лежали сокровища, что накопил ворон за многие десятилетия.
Чаще всего Хасан обретался в саду Алп-Арслана около мечети. Особенно ворону нравилось, когда выходили гулять жены царевича. Они обычно рассаживались в беседке или лежали на коврах, расстеленных на свежей траве. Иногда евнухи приводили музыкантов, и молодые женщины принимались петь или танцевать. Потом приносили угощения: пряники, медовые сладости, финики, свежие фрукты. Тут и Хасан подлетал, угощался.
Больше всех ему нравилась младшая Фатима, дочь местного сеида. Она всегда приберегала для него сладкие финики и орехи, ласково гладила по голове. Она очень радовалась, когда Хасан разговаривал, и он даже выучил ее имя.
Ближе к вечеру в сад приходил сам салтан Алп-Арслан, чаще всего с муллой. Он сердился, что жены мало изучают Коран и заставлял их читать суры вслух. И еще переживал, что ни одна не родила ему мальчика.
Здесь, в ханском дворце, всегда царили мир и спокойствие, салтан защитил свою семью от внешних угроз. Однако Смута долго не оставляла Россию и Касимовское царство. Враги норовили воспользоваться слабостью страны, и касимовским татарам то и дело приходилось выступать на защиту рубежей страны.
Хотя царевича снова позвал к себе московский царь, Мустафа попросил Алп-Арслана, чтобы тот оставил его здесь, с семьей. Царевич не стал неволить верного спутника, и сокольничий, воссоединившись с большой семьей Беркузле, поступил на службу в казацкое войско. Перед отъездом в Москву Алп-Арслан назначил Мустафу уланом. И богато одарил – хватило и дом купить, и заплатить калым за невесту.
Улан Мустафа постепенно устроил свою жизнь, он честно нес службу и с радостью возвращался домой, к молодой жене. Если из степи приходили тревожные новости, часть касимовского войска выдвигалась в южные пределы ханства, чтобы отвадить разбойничающих степняков.
Жизнь служивая проста, но опасна. Постепенно оживающие после смутного времени касимовские земли долгое время не получали мира. Беспокоила дикая степь. Не было в ней порядка, зато ее наводнили маленькие князьки, которые постоянно совершали набеги на пограничные земли.
В одном из таких походов, на привале, уланы тесно сидели у ночного костра. Была осень, и уже начались первые дожди – затяжные и холодные. Сейчас дождя не было, однако сырость и неприятный северный ветер отнюдь не радовали.
Настроения не было, но угрюмые уланы все же разговорились, и Мустафе не понравилось услышанное.
– Нет нам покоя, – пожаловался Сагид, один из неплохих десятников. – Настоящей войны, хорошего похода нет, а есть только мелкие стычки с обнаглевшими ногайцами. Мы теряем бойцов, загоняя этих бесов обратно в степь, и нет этому конца.
– Согласен, – вступил в беседу другой десятник, Ильдус, более молодой, но весьма успешный боец. – Было бы неплохо, если бы наш салтан вернулся из Москов-града и повел нас в большой поход для усмирения разбойников. И пусть московское войско поможет, как мы им помогли выгнать поляков.
– Тебя там не было, – хмуро заметил Мустафа и, взглянув на вспыхнувшего Ильдуса, усмехнулся. – Не сердись, твои главные победы еще впереди, если на то будет воля Аллаха. Нет у нас таких сил, чтобы навести порядок во всей степи. Слишком многие пали в Смуту и боях с поляками. Нужно время.
Сагид понимающе кивнул, ведь он тоже был и в Калуге, и в ополчении, так что все видел своими глазами. Юный горячий Ильдус не хотел уступать:
– Неужели мы, отсиживаясь дома и отбиваясь от кочевников, которые грабят наши пределы и берут в полон наших людей, не позорим славных предков? Не посчитали бы они нас трусами? Попустил бы такое хан Шах-Али или сам хан Касим?
– Знаешь, Сагид, в твоих словах есть немало правды, – признал Мустафа, подбрасывая в костер очередную ветку. – Но подумай: ведь и в жизни хана Шах-Али были времена, когда он все терял. Он терял наш Касимов, его изгоняли из Казани… И что же он делал? Он возвращался. И одерживал верх. Нет, мы не позорим память наших великих предков. Ты храбро бьешься, мы тоже стараемся не отставать… (Тут все ветераны, сидевшие у огня, понимающе хмыкнули). Мы служим своему салтану верно и честно, нас не в чем упрекнуть. Разве кто-то из нас дрогнет, если надо будет погибнуть за наш дом?
Мустафа обвел взглядом всех собеседников, и убедился, что все они с ним согласны, даже беспокойный Сагид. Да, Касимов переживает не лучшие времена, но он в надежных уланских руках.
1621 год. Под Михайлов-градом
Стремителен набег ногайцев, лучшие лошади под ними. Никто не сравнится с ногайцами в джигитовке, как и