неожиданно заглянула в пиалу, а затем достаточно громко спросила: «Чай?» Афганец поперхнулся, но потом все же выпил водку, а затем несколько обескураженно пояснил: «У нас считается, что Аллах может разговаривать с правоверными устами ребенка». Я тут же нашелся: «Но ведь Аллах устами моей дочери только спросил, что ты пьешь, но не сказал: не пей. Значит все нормально». Все засмеялись и напряжение спало. Отдохнули мы на славу. Да к тому же «Мамур» меня успокоил, не став просить оставить его на жительство в Таджикистане.

В декабре 1988 года в жизни нашего отдела произошло важное событие: подполковник Александр Петрович Сув-в получил повышение по службе, став заместителем начальника оперативной группы — начальником разведотдела ОГ «Душанбе» КСАПО. Вместо него был назначен майор Наиль Исмагилович Сел-в, что стало для нас, его подчиненных, большой удачей. Высоко порядочный офицер-интеллектуал, очень спокойный и выдержанный, он покорил нас своей тактичностью в общении с подчиненными и тонким «английским» юмором, умением сподвигнуть нас на принятие грамотных и взвешенных решений. Он никогда не повышал голоса на подчиненных (даже при сильном раздражении) и умел найти такую фразу, которая настолько уязвляла, что они готовы были провалиться сквозь землю. Весьма ценным его качеством руководителя было стремление не дать в обиду своего подчиненного. Поэтому не удивительно, что своим профессионализмом и прекрасными человеческими качествами он в очень короткое время завоевал у нас огромный авторитет. Для нас общение с Наилем Исмагиловичем приносило искреннее удовольствие: будучи человеком весьма скромным и доступным, он никогда не стремился держать подчиненных в напряжении в ожидании какого-то «неудобного» вопроса, а мы — не боялись докладывать ему о своих «огрехах» или ошибках в работе, ибо знали, что он пожурит или поругает, проведет «разбор полетов», а затем поможет выйти из создавшейся ситуации (ведь в подавляющих случаях для этого требовалась его санкция). Не удивительно, что такое отношение руководителя способствовало усиленной работе «левого (творческого) полушария» в головах его подчиненных, стремлению к получению оперативных результатов, что среди «оперов» известно как «оперской кураж». Как следствие этого, у нас постоянно «шурупчик в одном месте покалывал», способствуя фонтанированию неординарных и порой рискованных оперативных идей и замыслов. С ними-то мы и бежали к шефу не только для получения санкции, но и за советом в целях их более качественной «шлифовки». Всегда на стук в дверь кабинета начальника отдела, независимо от того, когда бы это ни было, в каком он настроении находился, мы слышали его спокойный и уважительный голос: «Проходите, присаживайтесь». Затем он внимательно выслушивал оперработника, постепенно создавая атмосферу дискуссии, способствуя тому, чтобы мы сами раскрывали мотивы постановки того или иного вопроса, свое видение вариантов разрешения того или иного вопроса или проблемы. И если видел, что сотрудник не учел чего-то, или видит его под иным углом, не отвечающим требованиям оперативной ситуации или видению руководства, то тактично «ввинчивал» какой-то вопрос, который мгновенно демонстрировал подчиненному слабую или недостаточно глубокую с его стороны проработку вопроса или проблемы. У него, как руководителя, было очень важное качество: он очень быстро улавливал суть проблемы или вопроса и умел очень быстро просчитать все варианты. В ходе дальнейшего обсуждения наши идеи превращались в очень зрелые, хитроумные и многоходовые оперативные замыслы и комбинации. На это общение с нами он не жалел ни своего служебного, ни личного времени. Порой, заходя к шефу с расчетом «на пять минут» и выходя удовлетворенным результатами общения с ним, мы с удивлением замечали, что прошел уже час, а то и больше. Это было и решение служебных вопросов, и наше профессиональное обучение, и наше воспитание. Поэтому, если Александр Петрович Сув-в, путем привлечения меня к работе с очень ценными разведисточниками и грамотного подталкивания меня в нужном направлении, способствовал моему формированию в качестве разведчика-«агентуриста», то Наиль Исмагилович, как терпеливый ювелир, постепенно осуществил мою профессиональную «огранку».

Вот с таким руководителем мы подошли к очень ответственному периоду в нашей деятельности — активной фазе подготовки к выводу ОКСВ из Афганистана. Следует отметить, что вторая половина 1988 года характеризовалась, с одной стороны, резким обострением «тайной войны» на советско-афганской границе, а с другой — относительно спокойной военной ситуацией в сопредельном афганском приграничье в зоне ответственности Пянджского погранотряда. С учетом взятого высшим руководством СССР курса на вывод советских войск из Афганистана, мы все понимали, что приближаются важнейшие события и усиленно готовились к этому.

11. Год 1989-й. Последние трагедии и подвиги. Прощай, Афганистан!

К началу 1989 года мы уже знали, когда состоится вывод советских войск из Афганистана — не знали только конкретной даты. Это известие офицеры-разведчики, отдавшие многие годы службе «за речкой», встретили с противоречивыми чувствами. С одной стороны, закончится война, перестанут гибнуть наши пограничники и исчезнет наша суеверная боязнь планировать свою жизнь. Ведь, несмотря на нашу образованность и наличие в наших карманах партийных билетов, мы были людьми весьма суеверными в этом плане. Даже за день до выезда в плановый отпуск, если сохранялась вероятность еще раз слетать/съездить «за речку» (а исчезала она только в день выхода в отпуск), мы отказывались даже думать о месте его проведения и определялись только в момент написания рапорта на отпуск, который писали порой в день подготовки приказа. И наши жены нас понимали и смирились с этим. С другой стороны, за годы войны мы привыкли к такой жизни — она стала для нас обыденной повседневностью, когда гибель других, твоих товарищей и даже личная возможная гибель воспринималась нами как издержка нашего образа жизни и профессии (сродни шахтерам, которые оплачивают своими жизнями каждую миллионную тонну добытого угля). С третьей стороны, на душе у нас было тревожно: а как там будет дальше в мирной жизни? Как мы будем жить без войны? На войне все переживания, чувства и оценки были более категоричными, без «оттенков»: это — белое, а это — черное. И если кто-то совершал неблаговидный поступок, то ему об этом прямо говорили в глаза, даже если этот человек занимал высокий пост — никто не хотел «приспосабливаться» и проявлять «дипломатичность», ибо каждый был честным перед собой и перед другими, ведь мог в любой момент погибнуть. А закончится война и как мы сможем жить в этом мире среди тех, «кто в Афганистан нас не посылал»? К тому же нас тревожила мысль: что станет с Афганским государством, за которое мы воевали десять лет и понесли столько потерь? А еще больше нас мучала тревога за судьбы наших афганских друзей и честных