монументальных церковных зданий. При этих условиях античные формы слились с готическими, и сделана была попытка постройки куполов гигантских размеров; фасад нередко принимал характер великолепной декорации; башня оставалась отделённой или её только прислоняли к церкви. Ещё в XII и XIII столетиях флорентийцы освоились с древнеримскими формами, как это достаточно показывает баптистерий, который вследствие этого долго считался античным храмом. Флорентийский собор был первоначально сооружён по модели Арнольфо, а затем Брунеллески. Николай V был первый из пап, который чувствовал положительную страсть к постройкам. Он намеревался восстановить римские городские стены, перестроить Борго для помещения курий и соорудить заново Ватикан и собор св. Петра.

Он говорил, что начал эти грандиозные предприятия не из тщеславия, любви к роскоши или желания прославить себя, а с единственной целью возвысить значение апостольского престола в глазах всего христианского мира, чтобы впредь немыслимо было изгнать папу из Рима, взять его в плен или притеснять каким-либо способом.

Последующие папы — Каликст III, Пий II, Павел II, Сикст IV, Иннокентий VIII и Александр VI — не выказывали большого усердия в данном направлении. Хотя Сикст IV велел построить Понте-Систо (средний мост на Тибре) и восстановить фонтан Треви, но только могущественный папа Юлий II предпринял, в грандиозных размерах, сооружение собора св. Петра и Ватикана. Для исполнения своей задачи он мог пользоваться услугами таких людей, как Браманте, Рафаэль, Бальдассаре Перуцци, Антонио да Сангалло и Микеланджело.

Леонардо да Винчи, пользуясь уединённой жизнью в замке Буэнфидардо, помимо живописи усердно занимался механикой и производил свои научные опыты. Подчас он настолько увлекался ими, что синьора Бианка не раз говорила шутя, что ещё вопрос: составляет ли живопись призвание Леонардо и не лучше ли ему сделаться механиком или архитектором?

Хотя сердце молодого художника не всегда оставалось спокойным в присутствии Марии, но если это и было проявлением более страстного чувства, нежели обыкновенная дружба, то он мог ещё настолько владеть собой, что не терял рассудка и не предавался безумным надеждам.

Тем не менее его поездки в замок Буэнфидардо становились более частыми, расставаясь в последний раз со своими друзьями, он уехал с твёрдым намерением вернуться к ним в самом скором времени. Но едва успел он расположиться в своей городской квартире и приняться за начатую картину, как неожиданно явился к нему Пьетро Пацци и сообщил, что вся его семья переехала во Флоренцию, в свою загородную виллу, и что возобновились прежние родственные отношения с семьёй Медичи. Поводом к этому переезду послужило настоятельное приглашение со стороны Пьетро Медичи ввиду ожидаемого прибытия миланского герцога.

Леонардо был не только удивлён, но и глубоко огорчён этим известием, потому что ему нетрудно было догадаться о настоящей причине примирения между обеими родственными фамилиями.

В городе упорно ходили слухи, что начаты переговоры о браке Лодовико Моро с Марией Пацци; и молодой живописец не сомневался, что только ждут приезда миланского герцога, чтобы с общего согласия приступить к официальному обручению.

Теперь для Леонардо должна была прекратиться идиллия дружеских отношений с обитателями замка Буэнфидардо, которая дала ему столько светлых, счастливых минут. Пьетро видел, что сообщённое им известие глубоко взволновало его друга, и с искренним участием пожал ему руку.

— С практической точки зрения, — сказал Пьетро, — блистательная судьба ожидает мою сестру. Лодовико Сфорца, герцог Миланский, через своих посланников предложил тесный оборонительный союз Пьетро Медичи; при этом поднят был вопрос о браке герцога с моей сестрой. Начались переговоры, и герцог выразил желание видеть портрет Марии. Но так как вряд ли возможно передать более осязательно черты лица Марии и общее впечатление, производимое её личностью, как ты это сделал, Леонардо, на картине, написанной тобой для нашей капеллы, то решено было послать в Милан со всевозможными предосторожностями это образцовое произведение твоей кисти.

Леонардо закрыл лицо обеими руками; его другу показалось, что из груди молодого художника вырвался глубокий вздох.

Но Леонардо овладел собой и после минутного молчания спросил:

— А твоя сестра?

— Мария готова исполнить волю родителей. Если брак состоится и она будет несчастна, то покорится судьбе с терпением и кротостью. Она надеется на милость провидения.

— Значит, этот брак уже дело решённое со стороны герцога?

— Когда была послана картина, — возразил Пьетро, — то вместе с ней отправился поверенный по делам дома Медичи, который в точности договорился с герцогом относительно условий брачного контракта. Лодовико Моро женится не на дочери Гуильельмо Пацци, а на племяннице Лоренцо Медичи, так что взаимный оборонительный союз домов Сфорца и Медичи составляет настоящую цель предстоящего брака.

Леонардо при этих словах ещё больше пал духом, но это продолжалось недолго. Разве он не знал, что Мария недосягаема для него, и не лучшим ли доказательством этого служит тот факт, что она скоро станет владетельной особой, герцогиней Миланской? Во время разговора он всё более и более приходил в себя, так что ему наконец стало казаться, что речь идёт о браке любимой сестры. С напряжённым вниманием он расспрашивал о малейших подробностях; и так как известно было, что Лодовико Сфорца — деятельный и энергичный человек и с возвышенными стремлениями, то он подавил в своём сердце всякую искру ревности и от души пожелал, чтобы Мария была счастлива со своим будущим мужем.

В тот же день Леонардо отправился на виллу Пацци, чтобы приветствовать своих друзей. Грустное чувство снова овладело им, когда он увидел Марию.

Леонардо не мог заговорить с ней о предстоящем супружестве, которое ещё нельзя было считать совершившимся фактом; но в той застенчивости, с какой молодая девушка поздоровалась с ним, заключалось своего рода признание.

Леонардо мысленно хвалил себя, что никогда не переступал границы, отделявшей бедного художника от дочери знатного рода. Между ними могли продолжаться прежние дружеские отношения, хотя сердце юноши всякий раз болезненно сжималось, когда он думал о том, что, быть может, с его глаз скоро исчезнет прелестное существо, составлявшее предмет его восторженного поклонения.

Родители Марии были в наилучшем расположении духа; помимо того что личные качества миланского герцога казались им достаточным ручательством счастья их единственной дочери, ожидавшая её блистательная участь превосходила их самые смелые ожидания.

Фамилия Медичи была не менее довольна предстоящим браком; но Клара с беспокойством думала о встрече своей замужней дочери Маддалены Чибо с Пьетро Пацци.

Маддалена мало-помалу примирилась со своей участью и не обращала никакого внимания на мужа, все помыслы которого были устремлены на увеличение доходов и удовлетворение своих порочных наклонностей. Она сама унаследовала от отца любовь к