Ветер шепчет в листве, и, наконец, рысью появляется последний конь. На его спине сидит Гашпар – он чуть выше своих людей, одетый в чёрный доломан с изысканной золотой вышивкой. Корона с тем же узором венчает его голову, тонкий кованый обруч из позолоченных ветвей. Он встречается со мной взглядом, и я смотрю на него в ответ, удерживая на мгновение, прежде чем отпустить.

– Король прибыл, – шепчет Борока, выводя из толпы двух мальчишек. – Вы помните все истории?

Я, наверное, рассказывала уже десятки историй любому, кто готов был слушать, иногда чувствуя себя такой же упрямой и раздражительной, как Вираг, когда внимание моих слушателей рассеивалось или когда их глаза стекленели на особенно важных деталях. Если я доживу хотя бы до половины её возраста, боюсь, в конце концов я унаследую её нрав.

– Чёрный король, – говорит один из мальчишек. – Фекете.

– Он сражался со своим братом-узурпатором пылающим мечом, – добавляет второй мальчишка, и оба смотрят на Гашпара, разинув рты.

– Как раз вовремя, – ворчит Вираг. – Жаркое уже почти остыло.

Это не так просто – Охотники и язычники за одним пиршественным столом, хрупкое начало новой традиции. Мы уже зарезали трёх овец, принеся их в жертву Иштену, а Охотники соединяют ладони, благодаря Принцепатрия за его щедрость, прежде чем берут ножи и начинают есть. Помогает то, что в своих седельных сумках они привезли кувшины с вином, мешочки со специями и даже мотки крашеной шерсти для ткачества. Вираг ведёт Гашпара, сажает во главе стола и садится рядом с ним. Мы едим и пьём, пока наши губы не окрашиваются вином, а животы под туниками не округляются.

Когда вечер окутывает Кехси, словно глубокий бархатно-синий доломан богача, мы отодвигаем столы, а один из наших мужчин начинает щипать струны кантеле. Теперь всё легче, когда у всех порозовели лица и все не вполне хорошо держатся на ногах. Мы все знаем одни и те же танцы, даже эти горожане и их король, и все мы можем повторять одни и те же стишки на древнерийарском.

Я беру Бороку за руку, и мы танцуем вместе, смеясь; голова кружится, и Гашпар превращается в тёмное пятно на краю зрения. Он стоит за пределами круга танцующих, тихо разговаривая о чём-то с Вираг. Когда песня заканчивается и струны кантеле звенят, я направляюсь к нему. Перед глазами всё ещё приятно затуманено.

– Не присоединишься к нам? – спрашиваю я. – Или есть какой-то суровый запрет, не позволяющий королям танцевать?

– В Кирай Секе нет времени на танцы, – говорит Вираг, и в её голосе слышится лишь тихая нотка истинной горечи.

Мы в Кехси получаем новости через третьи или четвёртые руки от ястребов-посыльных, чьи крылья не устают от дальних путешествий из столицы, или от гонцов, которые достаточно смелы, чтобы бросить вызов тёмному лабиринту леса. И всё же я знаю, что сделать предстоит ещё очень много. Кирай Сек наводнили беженцы из Акошвара, а мерзанцы всё ещё рыщут на границах. Но выжившие графы были убеждены, что нужно пытаться заключить мир, и теперь во дворец прибыли послы Мерзана, которые неуверенно начинают переговоры о перемирии. Бей по большей мере одобряет эту идею, теперь, когда Ригорзагом правит король, в жилах которого течёт и мерзанская кровь. Гашпар начал принимать меры для расселения беженцев по всей стране, и во всех четырёх регионах выросли новые деревни. Некоторые люди поселились недалеко от Эзер Сема, и там постоянно несёт дозор отряд Охотников, чтобы позаботиться о том, чтобы лесные создания не причиняли людям вреда. Однажды, когда нападение чудовищ было особенно яростным, Вираг даже отправила на помощь несколько волчиц с их коваными клинками и исцеляющей магией, чтобы обезопасить новых жителей деревни.

– Мы можем найти время, – говорит Гашпар, и его губы чуть дрогнули в улыбке. – Особенно если этого желает мой новый совет.

В свете полной луны деревья отбрасывают на Кехси паутину теней. Вираг покидает нас и идёт к очагу. Она обходит огонь и делает последний глоток вина. Лицо Гашпара очерчено серебром, как и в каждую из тех ночей, что мы проводили вместе во льдах или в лесу, когда наши тела сворачивались двойным полумесяцем под белым оком луны.

– А скажи мне, – спрашиваю я, чувствуя, как к горлу подступает новый комок, – как там новый совет?

Этот королевский совет не похож на предыдущий. Там по-прежнему присутствуют четыре графа, по одному от каждого региона (хотя Гашпар заменил бедного погибшего Коронена и отправил в ссылку интригана Ремини), и недавно назначенный Иршек – молодой, энергичный и зоркий, в котором нет ни тени скрытой злобы его предшественника. Теперь есть и другие члены совета, выбранные для того, чтобы представлять более мелкие объединения Ригорзага – тех, кто обитает на ледяных границах Крайнего Севера или в тёмных недрах лесов.

– Ну, Туула и Сабин отправились в путь к столице, – отвечает он. – И мы выловили половину рыбы в реке начисто, готовясь принять в гости медведицу. Йехули несколько недель проводили собственные обсуждения, завершившиеся небольшими выборами, когда они выдвинули своего представителя. Тебе, должно быть, приятно узнать, что большинство голосов поддержало Жигмонда.

Эта мысль наполняет меня такой радостью, что я смеюсь от облегчения. В моё отсутствие у отца будет новый способ заполнить свои дни, сидя в совете короля, и, возможно, у него даже будет женщина, к которой можно возвращаться домой по ночам.

– Батъя будет довольна.

– Она уже прислала во дворец корзину с хлебом, в благодарность. – Улыбка Гашпара нежная, а в глазу плещется лунный свет. – Теперь мы ждём лишь нашего последнего члена совета.

В какой-то мере это было похоже на то, что меня снова изгоняли, когда весь Кехси проголосовал за то, чтобы я была их представителем в королевском совете. Возможно, некоторые из них всё ещё радовались мысли, что я буду проводить в столице по нескольку недель. Но большинство, я думаю, отказались от своей прежней жестокости, как я отказалась от своих извращённых обид. Некоторые из девушек, которые мучили меня, теперь матери, и когда я прохожу мимо них, бегающих за своими дочерями или показывающих сыновьям, как ткать, я вижу, что они не оттаскивают от меня своих детей. Я вижу, что они учат своих детей быть добрее, пусть иногда их губы всё ещё подёргиваются в зарождающейся ругани или в сдерживаемом желании нахмуриться.

– Ты волновался, что я не приеду? – спрашиваю я. – Если ты сам меня не привезёшь?

– Конечно нет, – отвечает он. – Я просто не хотел,