ужина собирались у неё? — спрашивает Рангхильда.

— Что? — удивился я.

— Не вздумай лгать, хакан Хальвард Исольф! — взвизгнула Рангхильда совсем не своим, всегда низким и спокойным, как густой кисель, голосом.

— Молчать! Здесь председательствует конунг! — рявкнул Сигурд. — Отвечай, Исольф.

— Мы… ну, в шашки играли… Обсуждали день. Но недолго… уставали слишком.

— А планы на завтра? — спрашивает Сигурд.

— Это перед ужином и завтраком всегда, вместе с сотниками и всеми воинами. Чтобы и не повторять потом заново. Не было на это ни времени, ни сил. Решения принимала Сигню, оповещала нас, мы подчинялись. Спорили, уже когда оставались одни в её палатке.

— А как же ночные оргии?

— Это было, — вынужден был признать я. — Но иначе было не пережить этого, конунг, воины… словом, это помогало выстоять нашим людям.

— Людям? А вы четверо? Сигню и вы, алаи? — напряжённо спросил Сигурд.

Странно, что мы обсуждаем это. Мы никогда не вспоминали Чумной поход. Все, кто был в нём… И Сигурд тоже.

— Сигню сказала, мы не можем того, что можно им. К проституткам, бывало, обращались… Нечасто. Но в этих… плясках, пьянстве и свальной любви — нет. Хаканам это не позволительно.

Сигурд обвёл всех победоносным взглядом. Что, кто-то говорил иначе?..

— Хакан Исольф не выдаст Свана! Никто из Золотой Сотни её не выдаст! Все спали с дроттнинг! Слаще женщины не найти в Свее, и они все за неё стеной! «Свана — Богиня», говорили они, «ей можно всё»! — выкрикнула какая-то женщина.

Я оборачиваюсь на голос. Так это Трюд, любовница Гуннара! Вот это да… Что здесь такое?

— Конунг, эта женщина лжёт, — сказал я. — К тому же, я знаю, почему. Свана Сигню после Битвы четырёх конунгов поймала её на тяжком преступлении, за которое её и оправили из лекарш в шлюхи для казны. Но Гуннар выкупил её и содержал сам. Она мстит Свана Сигню.

Сигурд поднялся:

— Вот слова истины, — произнёс он.

— Он лжёт! — визжит Трюд.

Но её визг обрывает кинжал, брошенный Сигурдом со словами:

— Умолкни, Хол (дыра)! — кинжал воткнулся точно в середину груди проститутки Трюд, убил мгновенно.

Рангхильда вскрикнула, отскакивая от упавшего трупа, заливающего всё вокруг кровью:

— Ты с ума сошёл, Сигурд!?..

Все вскочили с мест.

— Сигурд, твоё право убить эту падшую женщину, — сказал Ньорд спокойно, — но выслушай непредвзятого свидетеля. Того, кто и не знаком с дроттнинг Сигню.

Сигурд смотрит на него и не садится больше. Но молчанием соглашается. Зачем, Сигурд? Что здесь слушать? Безумное наваждение! Почему ты поддаёшься ему?!

Привычка всё доводить до конца подводит Сигурда к тому, что нужно было нам с Рангхильдой. Другой бы не стал дослушивать… Удача иметь дело с теми, кого хорошо знаешь и можешь просчитать и использовать их лучшие качества себе на пользу. Ты свои фигуры бьёшь сейчас, Сигурд, и в ослеплении не замечаешь этого… То, что мне нужно: чем больше ты разъярён, тем ты слабее.

Входит возчик из брандстанских обозов.

— Что ты видел, честный человек? — спрашивает Ньорд, потому что Сигурд ничего не в силах уже спрашивать. Но смотрит внимательно на этого человека. Неужели всё же способен поверить всему этому? Но мне откуда знать, что у него в душе? Что в душе у человека, который сильнее и умнее меня в сотню раз, кто муж Сигню?

— Я ничего не видел, хакан, мы встречались на кордонах. Но я слышал, как воины разговаривали между собой… я понял, что у них непотребство в лагере… Удивляюсь ещё и спрашиваю, что ж, дескать, и Свана Сигню… А они переглядываются, ещё зубоскалят, и говорят: «Свана — Богиня, ей можно всё»…

Что-то лопнуло, взорвалось у меня в голове, в горле. В груди… пропасть образовалась и растёт, в неё проваливается всё… кажется я умер…

Глава 5. «Отведи мне глаза…»

Пришёл корабль с заморскими купцами. Мы всегда с Сигурдом вместе принимали таких гостей. На этот раз я была одна. С того дня как я узнала о том, что самые горячие мои мольбы услышаны, что я не каменная пустыня, а всё же живая женщина, которая осчастливит вскорости своего мужа так, как он перестал уже мечтать, прошло четыре дня. Я пока не сказала об этом никому. Я ему скажу первому. Он приедет со дня на день и узнает раньше всех… Даже Ганне и Хубаве не сказала. Хотя Боян говорил, что это неправильно. Ничего, скажу, скажу, милый мой Никтагёль!..

А пока я слушаю иноземцев, говорящих с нами через толмачей. Они привезли прекрасных тканей, жемчуга, золото. А ещё с ними приехал кудесник-волхователь. Во время последовавшего пира, он развлекал всех, рассказывая каждому наедине его судьбу. Кому по руке. Кому по глазам.

Все алаи вызывались один за другим, Хубава и Ганна тоже. Даже Гагар и Легостай не отказали себе в удовольствии.

Возвращались все удивлёнными, но по большей части воодушевлёнными. Когда Боян не пошёл, кудесник посмотрел на него и сказал по-славянски:

— Ты не хочешь, знать своей судьбы, Соловей?

Я вздрогнула от этих слов. Вздрогнул и Боян.

— Моя судьба передо мной, — сказал Боян, впрочем, вполне бесстрашно.

Кудесник прищурил чёрные глаза:

— Так и есть. Хорошо, что ты можешь видеть её. Это счастье. Ты счастливый.

Тут выскочила Ждана и оторвала пристальный взгляд кудесника от моего дорогого Бояна.

— А ты не подходи ко мне лучше, птичка, — сказал кудесник тоже по-славянски, мягко улыбаясь ей. — Ты ждёшь ребёнка. Ещё не знаешь. Рожать к следующей зиме. Как и подруге твоей белокурой.

Агнета и Ждана переглянулись, удивлённые, счастливые.

— Хорошие будут дети, здоровые…

Он повернулся ко мне и сказал:

— А ты, прекрасная Царица? Ничего не хочешь знать…

— Нет, кудесник, я не хочу, чтобы ты читал мою судьбу. Я хочу радоваться каждому дню.

Он перестал усмехаться.

— Удивительная ты, Прекрасная Лебедь. Хорошо, я не стану говорить того, что уже знаешь ты и знает тот, кого ты очень любишь…

— Лишнее говоришь, кудесник, — нахмурилась я.

— Никто не слышит нас. Я всем отвёл глаза. Взгляни, твой Соловей поёт и все слышат и видят только его.

Я обернулась и вижу, будто сквозь прозрачную стену…

Мне стало страшно:

— Не надо, волхователь, — поёжилась я.

Он изменился в лице, глядя на меня:

— Ты была за гранью… — произнёс он, будто прозревая. — Тот, кто всё для тебя на все времена, вывел тебя оттуда, смог… — не улыбаясь больше, сказал кудесник. — Только один человек смог бы то же…

— Не надо… — предупредила я снова. — Чего ты хочешь?

— Возьми меня к себе в терем.

— Зачем ты