Дачу Макуари — двухэтажное строение с переходами и одинаковыми пристройками по бокам — возводил ещё первый губернатор Филип. Впереди на обширной лужайке был разбит сад, типичный английский, с апельсиновыми, померанцевыми и лимонными насаждениями: на одних уже желтели созревшие плоды, на других — зеленели, на третьих набухали только почки. Позади дома виднелся другой сад. Там росли яблони, грушевые, персиковые деревья, смородина, крыжовник, клубника, малина, знакомые по милому Отечеству.

Генерал принял гостей с обычным для него радушием, показал сад, дом, провёл на верхний этаж, назначил Беллинсгаузену, Завадовскому, Лазареву по комнате, двухместную горницу предоставил астроному Симонову и живописцу Михайлову, шутливо заметив, что науки и художества должны быть всегда вместе. Для остальных офицеров губернатор распорядился приготовить места в трактирах.

Давно уже моряки не отдыхали с таким комфортом. Фаддею дом Макуари напомнил собственную обитель на Эзеле, где он с Айрой провёл, наверное, самые счастливые дни в своей неприкаянной жизни. Как бы хотелось закрыть глаза и чудом, на ковре-самолёте, хоть на миг перенестись туда, прижать к её груди свою седеющую голову и прошептать, что он любил и будет любить её, одну-единственную, до последних дней. Но таких чудес не бывает. Он отчётливо осознал это, когда услышал голос Элли. Обворожительная супруга Макуари звала гостей ко второму ленчу.

На следующий день после завтрака губернатор пригласил Фаддея прогуляться по Виндзорскому шоссе. Для остальных приготовили верховых лошадей. Как и повсюду, дорога была идеально ровной, на возвышенностях виднелись домики фермеров с садами, засеянные поля. Местами выжгли леса, чтобы прирастить к пашням новые угодья. Среди деревьев порхали маленькие птички — певцы, огненно-красные лори, синегорские попугаи, получившие такое название от Синих гор к западу от Сиднея. Проехав миль семь, губернатор заметил усталость русских моряков, непривычных к верховой езде, и приказал возвращаться. Дома стакан мадеры с водой и купание в реке вернули им силы.

После этой прогулки осмотрели госпиталь, казармы и стройку здания, где будут жить сосланные женщины, и ткань сукно для одежды заключённым, которые используются на казённых работах. Побывали также в училище для девочек, обучающихся рукоделию, шитью, ткачеству, домоводству. Осмотрели и плотину, защищавшую реку Парраматту от морской воды во время прилива и удерживающую речную воду в засуху.

Поутру третьего дня Беллинсгаузен познакомился с лейтенантом королевского флота Кингом. Он командовал небольшим военным тендером — одномачтовым судном с тремя косыми парусами и занимался знакомым Фаддею по съёмкам кавказских берегов делом — описью северного побережья материка и Тасмании. Кинг соответствовал королевскому имени. Стройный рослый молодой человек с узким правильным лицом, каштановыми длинными волосами, по моде зачёсанными на лоб и виски, широкими бакенбардами, тонкими губами и длинным подбородком держался поначалу холодно и сдержанно, но оживился, когда русский капитан рассказал о нескольких нехитрых приёмах, которые позволяли быстрей и легче вести опись изгибов земли при наблюдении с моря и привязки их к заметным ориентирам. Кинг позвал штурмана и помощников, попросил более подробно ознакомить людей со своим опытом. Пришлось Фаддею прочитать целую лекцию, вспомнив свою службу на фрегатах «Минерва» и «Флора». И оттого стало грустно. Он как бы вновь увидел мингрельские и имеретинские берега, снежные пики Кавказа, подобные облакам, которые сделались вдруг невыносимо родными и милыми.

Кинг обозрел одну половину континента, оставалось обойти другую, и он сказал, что непременно воспользуется советами русского капитана. Кок принёс ром и дольки сыра. Надменный поначалу Кинг всё более располагался к своему собеседнику, он признался, что о русских как моряках был невысокого мнения, а теперь убедился в обратном, после Кука Беллинсгаузен оказался наиболее выдающимся человеком из всех, кто посещал Австралию. Ни Новой Голландией, ни Новым Южным Уэльсом, а именно Австралией назвал континент Фрэнсис Кинг — один из первых её исследователей. По: томки обозначат именем Кинга большой остров у юго-восточного побережья Австралии в проливе Басса, залив на западе материка и построенный там город.

Три дня, проведённые в сердечной домашней обстановке, многое дали Фаддею. Конечно, он не предполагал, что когда-нибудь станет главным командиром Кронштадта, но когда его назначат на этот пост, он вспомнит Парраматту и окрестности, немало сделает по австралийскому образцу, заботясь об устройстве каналов, плотин, прудов, улиц и зелёных насаждений.

Возвращались на шлюпках. Течение быстро несло лодки к морю. Слева проплывали засеянные кукурузой и пшеницей поля. Их звали Марсовыми, так как земля эта была отдана первым приехавшим сюда солдатам в 1788 году. По правую руку в зелёной гуще садов виднелись виллы фермеров, солеваренный завод, мельница и другие казённые здания. Чем дальше, тем шире становилась река. Появились леса, утёсистые берега из серо-жёлтого камня. Ненадолго остановились у пивовара и заказали несколько бочек пива для матросов. Наконец открылся залив и шлюпы, уже приготовленные к плаванию.

По мрачным лицам матросов Фаддей понял, случилось несчастье. Оказалось, Матвей Губин обивал медным листом грот, чтобы не перетирался свит-сарвинь. То ли по неосторожности, то ли ещё по какой нелепице он поскользнулся и упал на палубу. Берх осмотрел пострадавшего, переломов не нашёл, решил растираниями и мазями поднять слесаря на ноги.

— Может, благоразумнее оставить Матвея в здешнем госпитале? — спросил Фаддей.

— Не вижу необходимости, — самонадеянно ответил лекарь. — Да и сам больной не захочет от товарищей отставать.

— Ну, коль так, лечите, — согласился капитан, положившись на мнение учёного доктора.

Фаддей распорядился перевозить на корабли обсерваторию, кузнечное, слесарное и столярное оборудование, отъевшийся на свежей траве скот, расплатился с Бруксом за провиант. Когда же Беллинсгаузен пришёл к губернатору, чтобы проститься и внести немалую плату за пресную воду и вырубленный лес, Макуари сказал:

— Догадываюсь, вы ограничены в средствах. В конце концов вода и лес — дары природы, а не труд людей. Вы отправляетесь обследовать природу в совсем неведомых краях. Поэтому я решил денег у вас не брать. Дай Бог удачи в ваших праведных изысканиях.

Лоцман, тот же рыжебородый старик с фарфоровой трубкой в ржавых зубах, приехал с берега вечером, заночевал в шкиперском кубрике, чтобы поутру с рассветом шлюп мог бы сняться с якорей. Дул западный ветер, временами шёл дождь, сверкали молнии и покатывался ворчливый гром. 8 мая 1820 года в семь утра приподняли якорь и наполнили паруса. «Мирный» без лоцмана двинулся следом за флагманом. Через два часа вышли из залива и отпустили лоцмана, который тоже отказался от платы за свои труды.

И вот когда оказались в открытом море, свежий ветер и сильное волнение начали раскачивать шлюпы, как бы проверяя моряков на устойчивость, — не разленились ли на сытых хлебах и сладких фруктах.