Тот лишь скорбно на нее смотрел. Нет, ничего он не видел. С саднящей болью разочарования Милена повернулась и побрела в толпу. Народ пришел в движение: стал слышен звук мотора. Все потянулись на береговой откос за своей поклажей. Милена стояла в очереди; Эл подошел и остановился рядом с ней.

«Ты, конечно же, толком ничего не можешь сказать? — горько спросила она его. — Ты сканируешь лишь мои воспоминания, которые могут тебе казаться безумными или не безумными. И сказать можешь лишь то, что я все это себе представляю. Тогда скажи мне, — внятно подумала Милена, — что произошло с тобой, с твоим даром?»

Эл с растерянной улыбкой развел руками: дескать, в такой толпе ничего не разобрать.

— И давно ты выращиваешь кориандр? — вслух спросила она.

Подъехало речное такси — плоская округлая посудина с малюсеньким движком.

— Швартовки не будет! Швартовки нет! — выкрикивал с палубы мальчуган-помощник. — Просим всех к борту добираться вброд!

Народ, закатав штаны (у кого они были), ринулся в глинистую, кишащую шистосомами воду. Нюхач Эл, осторожно оглядевшись, сквозь зубы нроцедил:

— Меня преследуют.

Милена не расслышала, что он сказал, и, рискнув вынуть из уха один тампон, наклонила к нему голову.

— С той поры как началось все это пение, они теперь отслеживают всех, кто имеет хоть какое-то отношение к суррогатным вирусам, — рассказывал Эл, стараясь как можно меньше шевелить губами и не смотреть в сторону Милены. — За нами теперь шпионят соглядатаи. Мне теперь, чтобы как-то укрыться, надо все время находиться среди людей. Как ты в свое время пряталась от меня.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала Милена.

Он устало закрыл глаза.

— Они хотят меня стереть, — выговорил он. — Они всех сейчас стирают.

— Ну пожалуйста!

Эл лишь покачал головой. В глазах у него стоял плохо скрытый страх.

— Я сейчас даже головы поднять не могу.

Милена, прикрыв глаза, кивнула и слегка стиснула Элу локоть: «Я все понимаю». Рука у нее при этом дрожала. «Вид у меня сейчас просто безумный, — подумала она, пытаясь мимоходом пригладить себе волосы. — Я сегодня даже забыла причесаться».

Эл по-прежнему смотрел на нее глазами, полными жалостливого сочувствия. «Неужели у меня и впрямь такой скверный вид?» — невольно подумала Милена. Стянув свои смердящие новые туфли, она вместе со всеми побрела к лодке.

Ступать по илистому дну было не столько трудно, сколько противно. Иммунная система выслала целую армию мышат, которые сновали по ее ногам. Вода по консистенции напоминала разогретый суп, а дно — кашу, сквозь которую торчали скользкие коренья и ветки. Кое-как прополоскав туфли, Милена, а следом и Эл по веревочной лестнице взобрались на борт посудины. Такси было явно перегружено, все стояли спина к спине, живот к животу. Милена оказалась стиснута между двумя потными спинами, упираясь в одну из них лицом. Не было слышно даже разговоров. Такси отвалило от берега, увозя потную, пахнущую болотной грязью ораву — в том числе и нескольких «зайцев», зависших за бортом на веревочной лестнице.

ТАКСИ С ПЫХТЕНЬЕМ проходило шлюзы. Ворота были открыты, обнажая сухую серую древесину стен. Деревянные балясины ссохлись настолько, что между ними появились зазоры. Болото и Яма находились теперь на одном уровне.

Наконец показалась коралловая набережная. Высокая лестница отбрасывала прохладную, благословенную тень. Попавшие под ее сень пассажиры поднимались по ступеням нарочито не спеша, шаг за шагом, всеми порами вбирая прохладу.

— Хочешь, поехали дальше вместе. Я заплачу, — предложила Милена, пока они стояли в очереди на высадку. Она собиралась нанять лодку, но одной ехать не хотелось: тогда пришлось бы остаться наедине с Троун.

Эл в ответ покачал головой.

— Фермеры не ездят вместе с членами Партии, — сказал он. Да, это безусловно привлекло бы внимание, а то и вызвало бы вопросы. Эл демонстративно втянул голову в плечи: мол, мне сейчас надо держаться тише воды ниже травы.

Милена понимающе кивнула. На пристани она нашла свободную лодку и, зайдя в нее, оглянулась на ступени лестницы. Эл уже успел смешаться с толпой таких же, как он, фермеров. Однако, когда лодочник выгребал на середину обмелевшей реки, она его все же заметила: вон он, на берегу, стоит и провожает ее взглядом — тяжелым и тревожным.

«Если б только пошел дождь, — тоскливо думала Милена. — Если б он пошел, образы начали бы преломляться, и все бы раскрылось». Милена поглядела на маленькую корзинку у себя в руке. «Тем не менее со мной моя фляжка, — подумала она, как солдат думает о последнем патроне. — Так что при случае успею плеснуть». Она направлялась в Зверинец, уже привычно напрягаясь в предчувствии того, через что ей сейчас придется пройти.

ОТ МИЛЕНЫ НЕ УКРЫЛОСЬ, как малолетки за столами шикнули друг на дружку и заговорщицки притихли, стоило ей войти в вестибюль.

«Мартышки, — с усталой снисходительностью подумала она. — Да-да, вот и она, сумасшедшая мадам. Потешайтесь, обезьянки».

Стараясь говорить нормальным голосом, она представилась и спросила, были ли какие-нибудь сообщения. При этом напряжение словно сочилось у нее из-под кожи, наполняя воздух вибрацией. Одна из девчушек что-то сказала, но из-за затычек в ушах Милена не расслышала и попросила повторить.

Удаляясь, она чувствовала на себе их взгляды. Возможно, они сейчас корчили рожи у нее за спиной и втихомолку пересмеивались. Было так неловко, что Милена вдобавок чуть не споткнулась.

По коридору она прошла в репетиционный зал. На пути ей то и дело попадались отделенные от тела руки, строящие самые разные фигуры из пальцев, унизанных коралловыми перстнями.

«Надо держаться, и все тут, — внушала себе Милена. — Держаться, пока Троун не потеряет терпение, не выдаст себя. Или пока меня не отправят в космос».

В репетиционном зале в полном составе дожидалась актерская труппа. Сейчас как раз делалась запись начальных эпизодов, фрагментов из первой Песни. Актеры должны были исполнять игровые моменты, а Милена — проецировать, создавать атмосферу дантовского леса. Впоследствии его будут транслировать из космоса, а изображения вырастут до размеров континента.

Работа не шла.

Во-первых, Милена опять опоздала. Она теперь всегда опаздывала. «Рано я даже высовываться из дома не могу, — оправдываясь перед собой, говорила она. — Не хватало мне еще всю дорогу, пока никого рядом нет, находиться наедине со всем этим кошмаром; я этого просто не вынесу. Поэтому вам остается лишь ждать. Жаль, конечно, но поскольку вы — расскажи я обо всем, что со мной творится, — все равно не поверите, что ж, терпите».

За очередное опоздание Милена не извинилась.

«Все равно ведь подумаете, что я сумасшедшая».

Это так или иначе читалось на удрученных лицах коллег, относящихся к ее выходкам с плохо скрытой обидой. Сидящие с постными лицами Сцилла с Питерполом наверняка считали ее изменницей. Толл Баррет, откинувшийся на стуле, на нее даже не взглянул. Сам по профессии режиссер, он помогал с созданием голограмм. Милена, сделав пару вращательных движений шеей, поставила возле себя на стул корзинку.