намерениях сигнальщиков. Но из того факта, что реципиенты извлекают богатую информацию из получаемых сигналов (даже если они делают это инференциально), не следует, что это зависит от наличия у них (даже рудиментарной) ОМ. Многие существа извлекают богатую информацию о своем физическом окружении, не приписывая никому ментальных состояний.

Способность делать контекстно-зависимые умозаключения о значении обращений сам Грайс противопоставлял способности понимать коммуникативные намерения. Его понятие "значение говорящего" вводится в отличие от того, что он называл естественным значением. Последнее - это то значение, которое мы придаем различным природным знакам, например, когда мы говорим: "Эти темные тучи означают дождь". В отличие от высказываний, которые обладают говорящим (или "неестественным") значением, естественные знаки обладают естественным значением независимо от намерения кого-либо сообщить что-либо с их помощью. Проницательный наблюдатель может научиться распознавать естественное значение, изучив причинно-следственные связи между знаком и тем, что он обозначает. Так, слушатель зова животного может узнать, что он соотносится с присутствием определенной опасности, независимо от того, был ли он произведен намеренно или нет, и таким образом извлечь естественный смысл зова, не приписывая ему коммуникативных намерений.

Возвращаясь к формулировке Фитча об асимметрии между говорящим и слушателем, отметим, что если сигналы животных подаются непреднамеренно, то странно приписывать получателям грицевскую интерпретацию этих сигналов. Ведь это означало бы, что слушатели регулярно приписывают коммуникативные намерения там, где их нет. Если сигнальщики животных не "выполняют свою половину грицевского уравнения", то в лучшем случае мы можем приписать получателям животных регулярное - но ложное - приписывание коммуникативных намерений. Если же сигнальщики никогда не действуют с грицевскими намерениями, то такие атрибуции будут в лучшем случае пустыми. Более того, на первый взгляд, "приемники" и "сигналисты" обозначают разные роли, а не разные подкатегории существ с разными психологическими профилями. Приемник сигнала тревоги в одном случае является производителем в другом. Поэтому, какими бы психологическими способностями ни обладали животные в роли приемников, они вряд ли исчезнут, когда те же самые животные станут сигнальщиками. Либо и сигнальщики, и приемники должны быть наделены способностью к остраненно-инференциальной коммуникации, либо ни те, ни другие.

Возможно, когда Фитч утверждает, что животные-приемники "выполняют свою половину грицевского уравнения", он имеет в виду нечто когнитивно менее требовательное, чем способность приписывать коммуникативные намерения. Возможно, его идея заключается в том, что животные-приемники являются проницательными интерпретаторами естественного значения непреднамеренно созданных сигналов. Он пишет, что существуют "убедительные доказательства того, что сложные умозаключения распространены среди приматов" (2010: 189). Однако, хотя Фитч утверждает, что обезьяны, прерийные собаки, сурикаты, белки, многие птицы и даже куры издают звуки, которые "инференциально интерпретируются" получателями, несмотря на отсутствие какого-либо "намеренного кодирования" (2010: 191), это не подтверждает вывод о том, что эти виды являются грицевскими интерпретаторами.

Но если животные-рецепторы не являются грицевскими интерпретаторами, то подход Фитча "прагматика превыше всего" отличается от подхода, отстаиваемого Ориджи и Спербером, Томаселло и другими. Та форма подхода "прагматика превыше всего", которая фокусируется в первую очередь на контекстуальных умозаключениях, будет иметь лишь косвенное отношение к их теориям языковой эволюции. Более того, если признать, что животные-приемники не действуют с коммуникативными намерениями и не приписывают их, то какая бы асимметрия ни существовала между подающими и принимающими вокальные сигналы, она не имеет отношения к грицевскому пониманию того, что требуется для объяснения возникновения языка.

 

Асимметрия между сигнификатором и реципиентом и прагматическая интерпретация: диагностика

Существует как минимум два различных вида когнитивных предпосылок для подлинно грицевской коммуникации. Во-первых, это рациональные способности чтения мыслей (то есть ToM): способность произносить высказывания с направленными на других информативно-коммуникативными намерениями и способность приписывать их другим. Кроме того, по крайней мере со стороны слушателя, необходимы инференциальные способности, чтобы понять конкретное содержание сообщения, которое пытается передать говорящий. Проводя резкое различие между животной и человеческой коммуникацией и рассуждая о Рубиконе, который должен быть перейден для объяснения появления языка, постгринчевские мыслители фокусируются на первом наборе способностей (чтение мыслей). Напротив, Фитч, Хёрфорд, Уилер и Фишер и другие (включая Scarantino и Clay 2015), которые ищут доказательства наличия предшественников языка в поведении существующих животных, фокусируются на втором наборе способностей (инференции). Если предположить, что "умозаключение" понимается достаточно мягко, то бесспорно, что инференциальные способности существуют в животном царстве. Однако это наблюдение мало чем подкрепляет вывод о том, что животные-рецепторы являются интерпретаторами Гриса. Но тогда загадка эволюции языка заключается в том, чтобы объяснить появление грицевских интерпретаторов, равно как и в том, как сигнальщики превратились в грицевских производителей.

Если этот диагноз верен, он показывает, что, когда Фитч говорит о животных-реципиентах как о вовлеченных в прагматическую интерпретацию и "выполняющих свою половину грицевского уравнения", он должен иметь в виду нечто гораздо более слабое, чем требуется по классическому грицевскому взгляду. Ведь контекстуальная интерпретация не обязательно должна предполагать атрибуцию коммуникативных намерений, и поэтому она не является частью какого-либо грицевского уравнения.

Грицевское прочтение асимметрии у Фитча, вероятно, основано на смешении двух разных видов прагматических явлений, которые были описаны Карнапом (1942) и Грицем (1957) независимо друг от друга. Карнап ввел термин "прагматика" для изучения тех аспектов значения, которые зависят от контекстуальных (или "ситуативных") факторов. В таком понимании прагматические явления включают в себя различные способы, с помощью которых одно и то же предложение (тип) может быть интерпретировано по-разному в различных контекстах. (Так, например, "Идет дождь" может использоваться для передачи разных предложений в разных случаях). Прагматика в карнапском смысле может также охватывать способы, с помощью которых сигнал тревоги животного (понимаемый как тип) может иметь различное значение в разных обстоятельствах. Например, Паломбит и др. (1997) обнаружили, что самцы бабуинов с большей вероятностью отреагируют на призывы самок, с которыми они спаривались, чем на призывы других самок, особенно если эти самки имеют зависимое потомство и находятся в присутствии потенциально детоубийственного самца. То, что Уилер и Фишер рассматривают такие дифференцированные реакции как прагматические явления, соответствует карнаповскому представлению.

Хотя работа Грайса по прагматике охватывала способы, которыми интерпретация слов и предложений может меняться в зависимости от их употребления (и, следовательно, контекста), его в первую очередь интересовало более глубокое явление, чем чувствительность интерпретации к контексту, а именно зависимость языкового значения от особого рода (коммуникативных, направленных на аудиторию) намерений. Он предложил анализ, призванный отразить структуру этих намерений, которые должны быть поняты слушателями, чтобы они могли постичь смысл, заложенный говорящим. В дополнение к анализу природы смыслов говорящего Грайс (1975) ввел набор эвристик - "разговорных максим", - к которым слушатели могут апеллировать, пытаясь понять коммуникативные намерения говорящего (см. Fitch 2010: 135, цитируется выше).

Согласно