Он доел последний кусок хлеба, после чего жадными глотками выпил полбутылки воды. Возможно, он терял время, но ему следовало трезво оценивать свои возможности. Что толку, если он свалится в изнеможении. Ему нужны силы. И он чувствовал, как они возвращаются. Чувствовал, как поднимается уровень адреналина в теле, и это помогало побороть мучительную усталость. Рано или поздно он рухнет как подкошенный, но не сейчас. Сначала нужно довести до конца начатое.

– Две проблемы, – сказал он. – Осталось уладить еще две проблемы, и все останется позади. Тогда мы сможем начать с нуля.

На ее лице читалось сомнение.

– Каким образом? Что изменится?

– Все, – убежденно заявил он. – Для меня, во всяком случае. А для тебя – нет?

– Сомневаюсь, что мы сумеем выкрутиться. Все вышло из-под контроля. Рано или поздно полиция разыщет Грейс Хенвуд. Кейт зубами вцепилась в это дело и не успокоится. Мы в тупике, Шон. И чем дальше, тем сложнее нам выбраться.

– Нет. Мы выберемся. Вот увидишь. – Он сделал еще глоток и закрутил крышку на бутылке. Теперь он чувствовал себя сытым и уверенным. – Ты ведь не станешь паниковать? Только потому, что впервые что-то пошло не так?

Джейн, не ответив, наклонилась вперед и закрыла лицо руками.

Он провел ладонью по ее волосам. Посмотрел на ее плечи, худые и костлявые под тонким свитером. Она была такой худой. Изможденной. Загнанной от жизни с Диланом. Задавленной грузом ответственности, который на себя взвалила. Покорной судьбе, обрекшей их на эти несчастья – которая и судьбой-то не являлась в смысле высшей силы. Их обрекли на это люди.

– Я всегда хотела, чтоб из меня вышел хороший полицейский, – промолвила Джейн через какое-то время.

– Из тебя вышел хороший полицейский, – возразил он.

Она покачала головой.

– Тогда я не допустила бы всего этого. Не сидела бы здесь и не кормила бы тебя. Я бы помешала тебе. Ведь так поступают хорошие полицейские!

– Но ты не только полицейский, а еще сестра. И дочь. У тебя есть прошлое за плечами. Скверное прошлое. Ты пережила кошмарные вещи и не можешь отстраниться от этого. Эта история тянется за тобой всю жизнь. И ты, как и я, чувствовала, что так не может оставаться. Чтобы жертвы оставались жертвами, а виновные – безнаказанными. – Он снова погладил ее по волосам. – Как раз потому, что ты полицейский, Джейн. Речь идет о правосудии. В твоей профессии и вообще по жизни. Если нет правосудия, наступает страдание. Истории вроде нашей требуют правосудия. И я уверен, что ты чувствуешь то же самое.

– Зато я не уверена, – сказала Джейн.

Просто она слишком напугана. И переутомлена, измучена. Когда он все уладит, она по-новому посмотрит на мир.

– Тяжело нам пришлось, – сказал он. – Тогда. Ты ведь помнишь, как было?

Джейн кивнула.

Довольно скоро всем стало ясно, что Дилан останется инвалидом. Поначалу никто не хотел сознавать всю степень трагедии – все пребывали в эйфории, когда он вышел из комы. Долгие месяцы они думали, что Дилан или умрет, или никогда не очнется, навсегда останется обездвиженным и заточенным во мраке. И все-таки он вернулся к жизни. Дилан Холгейт, смышленый мальчик пяти лет, сияющий от счастья, солнечным осенним днем он умчался на велосипеде – и вот снова был с ними. Но он стал другим. Настолько другим, что в какой-то момент никто толком и не мог вспомнить то время до катастрофы, вспомнить прежнего Дилана.

Джейн первой осознала масштабы трагедии, даже раньше родителей. Раньше остальных она прекратила себя обманывать: что все когда-нибудь наладится, что не всегда будет так плохо, что понемногу все обернется к лучшему.

Мама часто говорила, что после комы – это нормально, когда человек некоторое время ведет себя немного иначе. И уже в свои пятнадцать лет Джейн порой недоумевала, откуда мама может судить об этом. Что она знала о долгосрочных последствиях для пациентов, бывших в коме? Джейн неоднократно ходила с родителями и Диланом к врачу и удивлялась, почему, кроме нее, никто не понимал жестокой истины, крывшейся за витиеватыми, смягченными словами врачей: насколько можно было судить на тот момент, Дилан достиг своего конечного состояния. В его поврежденном мозгу уже ничего нельзя было изменить. Конечно, существовали определенные меры, но ничто в мире не могло обеспечить сколь-нибудь существенных изменений в его состоянии. Дилан уже не смог бы обходиться без посторонней помощи.

Со временем и остальные перестали строить иллюзии, и это раскололо семью.

Позднее Джейн выделила две причины этого раскола. С одной стороны, для матери с тех пор из троих детей остался лишь один. А с другой – отец не нашел в себе силы, чтобы смириться с судьбой и попробовать ужиться с этим.

Это сломило родителей, каждого на свой лад. Мама с утра до вечера хлопотала с Диланом и мгновенно превратилась в удрученную, хронически усталую и совершенно загнанную женщину. Дилан рос агрессивным, едва управляемым ребенком, и успокоить его можно было разве что при помощи сильнодействующих медикаментов. После этих препаратов Дилан лишь безучастно сидел, едва напоминая человека. Это зрелище было так невыносимо для мамы, что в конце концов она швырнула все лекарства в унитаз и смыла.

– Я не позволю больше поступать так с ним! – крикнула она – и лишила остальных домочадцев тех редких передышек, какие у них были.

Отец держался от этого всего в стороне, все реже бывал дома, поздно возвращался с работы и даже в выходные постоянно искал возможности сбежать от семьи. Однажды он и вовсе не вернулся. Какое-то время все думали, что он хотел отдохнуть от них, но в какой-то момент стало ясно, что отец скрылся и больше они его не увидят. Через некоторое время мама собралась с силами и сообщила о его исчезновении, но дальнейшие, не слишком активные поиски ничем не увенчались. В конце концов, он мог находиться в любой точке мира.

К несчастью, отец был единственным кормильцем в семье. И с этих пор им стало негде брать деньги.

Мама была так занята Диланом, что не осознала бы даже этой проблемы, но Джейн в конечном счете заставила ее обратиться в соответствующие инстанции, и они получили хотя бы социальную помощь. Им пришлось съехать из просторной, светлой квартиры и поселиться в каморке на три крошечных комнаты где-то на городской окраине. Джейн вынуждена была делить комнату с Шоном, мама спала вместе с Диланом. Денег ни на что не хватало: будь то одежда, школьные принадлежности, и уж тем более походы в кино. Друзья от них постепенно отдалились. Кому хотелось навещать Холгейтов? Смотреть, как изможденная миссис Холгейт мучается с растущим и уже довольно сильным Диланом? Кому хотелось слушать его вопли, наблюдать его припадки?

После школы Джейн делала все, чтобы уберечь семью от полного хаоса. Прежде всего она заботилась о Шоне. Он всегда был тихим, с детства очень крупным для своих лет, но скорее из таких, кого называют кроткими увальнями. Во многом мечтательный, он редко говорил о проблемах, пытался справляться самостоятельно, и вероятно, в большинстве случаев ему это не вполне удавалось. Джейн, как могла, заменяла ему мать. И все-таки она не могла оградить его от каждодневных трагедий: от социальной изолированности, от неприязни со стороны сверстников. От сцен, которые изо дня в день разворачивались перед его глазами. И того факта, что в возрасте тринадцати лет он лишился заботы родителей.