Но тут же Малуша опомнилась: нельзя долго держать дверь открытой, бабы в избе проснутся и станут ворчать. А заодно и заметят их уход. Она прыгнула через порог и плотно затворила за собой дверь. Наткнулась на Обещану, ждавшую ее у нижней ступеньки, и пару мгновений они постояли, прижавшись друг к другу, вдвоем в непроглядной тьме.

Замысел побега шел к воплощению, хотя и несколько иначе, чем предполагалось. Етон уехал из Веленежа в самый день погребения, прямо от поминальной стравы. Он был на ней единственным гостем, помимо родичей покойного: Лют погребению не мешал, но и пить за лиходея не желал, а Перемил держался киевского зятя. Они вдвоем и Унерад лишь наблюдали издали, как гроб с телом Володислава опускают в могилу и как Адальберт читает над ним латинские молитвы и кропит могилу святой водой. На недоверчивых лицах киян читалось: может, хотя бы целый епископ упокоит этого прыткого покойника понадежнее, чем это получилось во рву Искоростеня!

На другой день уехал Воюн – его ждали дела дома. Малуша заговорила с дедом о том, что, дескать, хочет побывать в гостях у единственной своей подружки, перед тем как возвратиться во Вручий и затвориться там на всю зиму. Олег Предславич, желая утешить внучку, согласился свозить ее в Горинец – тут пути-то на один день. Но, едва он сообщил об этом Люту, как оказалось, что и Лютова дружина не имеет больше причин задерживаться: за три седмицы, прошедшие со дня битвы на дороге, раненые исцелились и можно было продолжать путь.

Двинулись все вместе: Лют с Адальбертом и своими людьми, Олег Предславич с Малушей и отроками, Унерад с Обещаной и своими отроками. Под сотню человек в Горинце разместили с трудом: забита была каждая изба, отроки спали на полу, и Обещана невольно вспоминала те зимние дни, когда здесь стояла дружина Болвы, Унерада и еще двоих Святославовых бояр. Горяну со служанкой и Малушу поместили в девичью избу; им устроили лежанки на лавках, а челядинок согнали на полати.

Присутствие в городце Люта Свенельдича и его полусотенной дружины делало побег куда более опасным и ненадежным предприятием: поди ускользни из-под носа у такого пса! У младшего брата самого Мистины Свенельдича, который, как говорили, сквозь землю на сажень видит. Но отступать было некуда: если не бежать сейчас, то неизвестно, будет ли когда иной случай. Никто не говорил Малуше о том, что, дескать, ее повезут назад в Киев, но Лют ведь мог отдать такое приказание когда угодно.

С вечера Обещана и Малуша ушли в девичью избу, якобы прясть и болтать о своем. Олег Предславич прислал отрока предупредить, что ложится спать, и проверить, все ли у них хорошо. Больше никто их не тревожил. Даже лучину загасили, чтобы не мешать другим; Горяна и прочие уже спали, судя по ровному дыханию, только Малуша и Обещана еще шептались на скамье у двери.

Но вот все затихло в городце: веселье на павечерницах осталось позади, отроки отдыхали перед новой дорогой. Завтра им предстояло переправляться за Горину и ехать дальше на запад, через Плеснеск, к землям вислян.

Настала пора идти. У Обещаны был при себе мешок, у Малуши – берестяная котомка за спиной с кое-какими пожитками. С небогатым приданым будущая княгиня деревская отправлялась в свой великий путь: сорочка на смену, чулки, гребешок, рушничок, ложка, хлеба краюха и сало в тряпочке. Но она помнила повесть о юности Эльги – та не раз при ней рассказывала дочери, как сама бежала от родных с точно таким же коробком. И вот куда привел ее путь – к престолу всей земли Русской. Помня об этом, Малуша подавляла в душе робость. Она уже не дитя. Рожденная княжить, она не позволит обречь себя на жизнь рабыни. Боги и чуры помогут ей. Ни у кого на всем свете нет больше в предках столько князей, а это что-нибудь да значит!

Только в пятнадцать лет можно решиться на такое безрассудство ради самой себя – когда у человека так много будущего, что можно распоряжаться им, не жалея.

– Дождь – хорошо, – шепнула Обещана Малуше. – Я знаю, они говорили: в дождь тяжело дозор нести, шорох по листьям все заглушает.

Во дворе стояла непроглядная тьма, только на вежах, Дорожной и Речной, горели под навесом факелы. Пламя их дрожало от ветра, мигало от несомых ветром дождевых капель и почти ничего не освещало.

Крадучись, две заговорщицы пересекли двор. Они держались под навесом, где тесным рядом стояли понурые лошади – те производили достаточно шума, чтобы заглушить шаги двух пар легких женских ног. Со двора на боевой ход с речной стороны вели две лестницы – одна выводила прямо к веже, вторая поодаль, шагов за двадцать. Эту они и выбрали. Обе были одеты в бурые шерстяные свиты и сливались с темнотой. Даже лица, чтобы не белели во мраке, прикрыли краями серых платков.

Приблизившись к первой ступени, Обещана слегка дернула Малушу за руку: напоминала, чтобы та ступала как можно ближе к краю. Еще днем она неприметно проверила, скрипят ли ступени, и убедилась, что с краю можно пройти неслышно.

Начиналось самое опасное. Нужно было быстро, но незаметно подняться по толстым рубленным из половины бревна ступеням и уйти по боевому ходу налево, прочь от вежи. И все это – в пятнадцати шагах от дозорных. Поднимаясь, Малуша слышала, как переговариваются два мужских голоса. Сердце стучало отчаянно. Но голоса звучали спокойно – дозорные просто коротали время за ленивой болтовней. Все внимание их было направлено наружу, а не за спины, во двор.

Вот Обещана первой шагнула на боевой ход и потянула за собой Малушу. Молодая боярыня хорошо знала свой маленький городец и двигалась точно и уверенно даже в глухой тьме. Малуша не видела ничего и, если бы не рука подруги, наверняка свалилась бы во двор – с внутренней стороны боевой ход никаких ограждений не имел.

Они отошли от вежи и дозорных как можно дальше, постояли и подождали немного, прижавшись к частоколу, но все было тихо. Сюда голоса уже не долетали, лишь было видно, как огонь факела вдали пригибает и треплет ветром.

– Давай! – шепнула Обещана и стала развязывать мешок.

Там у нее была заранее приготовленная снасть для спуска – длинные полосы льняной холстины, сшитые меж собой, с завязанными узлами. Холстина была из приданого Обещаны и частью – та, что погрубее, – из собранной в счет дани на нужды городца. Узлы на ней получились крупными, и из нее вышло нечто вроде мягкой прочной лестницы со ступеньками.

На верхнем конце этой лестницы имелась петля. Обещана накинула ее на одно из заостренных бревен частокола и с помощью Малуши перебросила все остальное на внешнюю сторону. Высоту частокола и вала она знала и надеялась, что рассчитала верно – до земли достанет. На их счастье, ров имелся только с полевой стороны, а с речной его заменяла сама река.

– Полезай, – шепотом велела она Малуше. – Не бойся, ты весишь, как мышь, моя холстина нас обеих разом выдержит.

Высоты Малуша не боялась, но само это предприятие так ее возбуждало, что дрожали руки. Она все оставила за спиной: деда – единственного ближика, Вручий, спокойную жизнь. Впереди ее ждал мрак, мокрая стена, скользкий склон вала… а в самом конце, если повезет и все пройдет гладко, Серый Волк-помощник, то есть Етон плеснецкий. Что дальше – она не хотела думать. И предстоящее прямо сейчас было так трудно, что не помещалось в голове.