– Чтобы освятить землю для этого Старшего бога, нужно пролить кровь. В этом доме вся семья покончила с собой меньше недели назад. Керули…

– Обрадовался?

– Сдержанно обрадовался. Он, разумеется, скорбел о безвременной смерти жильцов…

– Разумеется.

– А затем предложил цену на аукционе.

– Конечно.

– В общем, теперь это храм…

Остряк вдруг обернулся к ней.

– Постой-ка. Я же не вляпаюсь ни в какую секту, когда войду, да?

Скалла самодовольно ухмыльнулась.

– Как сам пожелаешь.

– И я не желаю! Понятно? И лучше бы Керули это тоже понять. И его старому божку, кстати! Никаких коленопреклонений, и даже алтарю не кивну, а если так нельзя, то я лучше тут постою.

– Расслабься, никто от тебя ничего не ждёт, Остряк. С чего бы?

Он постарался не обращать внимания на издевательский вызов в глазах Скаллы.

– Ладно, веди меня, женщина.

– Как всегда. – Скалла подошла к двери и потянула её на себя. – Местные меры безопасности: эти двери не высадить, они все открываются наружу и по размеру больше проёма. Хитро, да? «Серые мечи» собираются сражаться за каждый дом, когда стены падут – паннионцам несладко придётся.

– Защитники Капастана ожидают того, что утратят контроль над городскими стенами?! Оптимистично, нечего сказать. Все мы в смертельной ловушке, а этот фокус Керули с вроде бы мёртвыми телами мало нам поможет, когда тенескаури решат поджарить нас на второе.

– Какой же ты унылый вол, а!

– Такова цена ясного взгляда на вещи, Скалла.

Та пригнулась, чтобы попасть внутрь, и жестом позвала Остряка за собой. Он помедлил, затем нахмурился и вошёл.

Они оказались в крошечной прихожей: голые стены с несколькими нишами для ламп, глиняный пол и ряд железных крючков без одежды. Напротив – ещё один дверной проём, завешенный кожаным фартуком. Пахло щелочным мылом с лёгкой примесью желчи.

Скалла расстегнула застёжку плаща и повесила его на крючок.

– Жена выползла из жилой комнаты, чтобы умереть здесь, – сказала она. – Внутренности волочились по полу следом. Возникло подозрение, что её самоубийство не было добровольным. Ну или она потом передумала.

– Может, торговец козьим молоком постучал в дверь, – предположил Остряк, – и она спешила отменить заказ?

Скалла некоторое время молча смотрела на него, будто оценивая, затем пожала плечами.

– Какое-то слишком сложное объяснение, но кто знает? Возможно.

Скалла отвернулась и скользнула во вторую комнату под шелест кожи.

Остряк вздохнул и пошёл следом.

Главная комната занимала всё остальное пространство дома; заднюю стену разделяли несколько альковов – кладовых и похожих на камеры-одиночки спален, сводчатый коридор вёл от неё в сад во дворе. В одном из углов комнаты сгрудились лавки и сундуки. Прямо перед ними располагался открытый очаг в углублении и горбатая хлебная печь, от которых исходил сильный жар. В воздухе стоял густой запах свежего хлеба.

Мастер Керули сидел, скрестив ноги, на плиточном полу слева от очага. Жрец склонил голову, на лысине блестели крупные капли пота.

Скалла шагнула вперёд и упала на одно колено.

– Мастер?

Керули поднял голову, на его круглом лице появилась улыбка.

– Я очистил их таблички, – проговорил жрец. – Они обрели мир. Их души выстроили достойный мир-сон. Я слышу, как смеются дети.

– Твой бог милосерд, – прошептала Скалла.

Закатив глаза, Остряк подошёл к сундукам.

– Спасибо, что спас мне жизнь, Керули, – пробурчал он. – Извини, что я так это воспринял. Припасы твои, похоже, не пострадали. Это хорошо. Ладно, теперь я, пожалуй, пойду…

– Подожди, капитан.

Остряк повернулся.

– У меня есть кое-что, – сказал жрец, – для твоего друга, Бука. Это… поможет… в его деле.

– Да? – Остряк избегал подозрительного взгляда Скаллы.

– Вон там, во втором сундучке. Верно, железном. Да, открывай. Видишь? На мотке тёмно-серого войлока.

– Глиняная птичка?

– Да. Пожалуйста, скажи ему, чтобы размолол её в порошок, затем смешал с остуженной водой, которая кипела по меньшей мере сотню ударов сердца. А затем Бук должен её выпить – всю до капли.

– Ты хочешь заставить его пить грязную воду?

– Глина облегчит боли в животе, а также предоставит иные преимущества, которые он обнаружит в должное время.

Остряк заколебался.

– Бук не самый доверчивый человек, Керули.

– Скажи, что иначе добыча ускользнёт от него. Легко. Скажи также, что, дабы добиться того, чего он хочет, ему понадобятся союзники. Вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по этому поводу. Другие союзники найдут его – со временем.

– Ладно, – буркнул Остряк, пожимая плечами. Он взял глиняную птичку и положил в поясной кошель.

– О чём это вы говорите? – тихо поинтересовалась Скалла.

Остряк весь напрягся от этого мягкого тона, поскольку обычно он предшествовал разрушительному взрыву её темперамента, но Керули лишь улыбнулся шире.

– Это частное дело, милая Скалла. У меня есть и для тебя поручение – потерпи, пожалуйста. Капитан Остряк, отныне между нами нет долгов. Иди с миром.

– Ага. Спасибо, – растерянно проворчал тот. – Я сам найду выход.

– Мы ещё с тобой потом поговорим, Остряк, – пригрозила Скалла. – Правда ведь?

Это если ты меня найдёшь.

– Конечно, девочка моя.

Через несколько мгновений он уже стоял на улице и чувствовал себя до странности подавленным доброй, милосердной натурой старика. Некоторое время капитан стоял неподвижно, глядя на спешивших мимо местных жителей. Будто муравьи в разбитом муравейнике. А скоро и вовсе муравейника не останется…

Скалла посмотрела вслед Остряку, затем обернулась к Керули.

– Ты сказал, есть для меня поручение?

– Нашему другу, капитану, предстоит пройти тяжёлой дорогой.

Скалла нахмурилась.

– Остряк не ходит «тяжёлыми дорогами». Едва запахнет жареным, он тут же бежит в другую сторону.

– Иногда выбора нет.

– И что мне с этим делать?

– Его время почти настало. Уже скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с ним.

Она нахмурилась сильнее.

– Это уж от него зависит. У него просто дар пропадать без следа.

Керули повернулся к печи.

– Я полагаю, – прошептал он, – этот дар ему скоро изменит.