Дед вышел из кухни, внук принялся быстро писать в тетради на следующей странице. Когда старший Белолобов вернулся, уже составил целую диаграмму.

– На, – протянул Александр Андреевич три купюры с изображением Владимира Ильича. – Триста рублей, больше в доме нет. Остальное – на книжке. Если подождешь, пойдем, снимем.

– Мне хватит, не надо. Кстати, про книжку. Если доживешь до 90-го – извини – правительство проведет реформу, в результате которой все сбережения обесценятся. Так что, если не хочешь остаться без накоплений, снимай наличные и покупай валюту.

– Так это же – преступление? – удивился дед.

– Преступление – заставлять воевать свой народ с одной винтовкой на десятерых человек. Никитский бульвар, дом десять, антикварный магазин. Заходишь, говоришь, что дед Белого Лба, и тебе нужен Фаля.

– Как? Я не ослышался? Валя?

– Нет, именно Фаля. Кличка – производное от фамилии Фальдберг. Зовут Яковом. Десять минут – и ты с долларами. Марки не покупай, ФРГ и ГДР объединятся в единую Германию, и с марками будет морока. Вот такой вот каламбур.

– Единая Германия? Мне нужен корвалол, – дед опять начал шарить в шкафчиках. Найдя лекарство, накапал себе нужное количество капель, развел водой и выпил. – Что это ты нарисовал? – заглянул он в тетрадь.

– Я знаю, ты не любитель футбола, но это – лучшее доказательство правоты моих слов. Летом состоится чемпионат мира по футболу в Испании. Всех деталей я, конечно, не помню, но вот я написал – первый матч нашей сборной: СССР – Бразилия – 1:2. Сначала неудачно сыграет южноамериканский вратарь, и Баль навесным ударом метров с тридцати забьет первый гол, но затем бразильцы счет сравняют, а впоследствии некто Эдер сумасшедшим ударом с лета левой забьет второй. Далее: в следующий этап наши пройдут, но там сыграют вничью с поляками, по-моему, 0:0, и останутся вне полуфинала. Итальянцы первых три матча сведут вничью, но затем выиграют у аргентинцев и бразильцев, у последних – 3:2, помню четко, пройдут поляков и немцев – и станут чемпионами. Юный Марадона в игре с Бразилией ткнет кого-то ногой в живот и получит красную карточку. Самый сумасшедший матч – полуфинал Франция – ФРГ. 1:1 в основное время, в дополнительное лягушатники поведут 3:1, но немцы с помощью Румменигге счет сравняют, а затем выиграют по пенальти. Эта игра признана лучшей в истории мирового футбола. Мои записи сразу по окончании чемпионата покажешь брату. Я его предупредил, что поставлю японский иероглиф. Также дата и моя подпись. Вот. А когда будешь смотреть сам, вспоминай меня, Игоря и Афганистан. Держи, – и протянул ему тетрадку.

– Что означает этот иероглиф?

– «Война бессмысленна». Из книги Кэндзабуро Оэ. Но ему не говори – пусть сам отыщет перевод, может, в голове хоть одна мысль промелькнет.

– Куда ты едешь? – спросил дед. Вот не ронял слез никогда, а что-то такое вдруг с глаз смахнул тыльной стороной ладони.

– В Питер пока. Дальше – как получится.

– То есть я тебя больше не увижу?

– Нет. Прости.

Дед взял и заплакал. Такой большой, сильный человек, и вдруг…

– Это еще не все.

– Слушаю, Олежек…

– Я держал в руках настоящий, оригинальный документ. Составлен он в 1395-м году на четырех языках – старославянском, греческом, арабском и тюркском. Написал его русский, родившийся в Москве, плененный татарами в нижегородском княжестве, а затем служивший поочередно Тохтамышу и Тамерлану. Он просит у Бога прощения за грехи и убитых противников. Сообщает, что в Москве находятся его жена-монголка, крещенная Анной, дочь Елизавета и сын Олег.

– Русский на службе у Тимура? Очень любопытно.

– Да? И все? Хочешь знать, как подписан документ?

– У меня уже и так голова кругом. Я и до 84-го не доживу…

– Это корвалол подействовал – тебе просто похорошело. Подписан документ так: Олег, Иванов сын, Александров внук, по прозвищу Белый Лоб.

– Как-как?!

– Вот так. Ты всегда вспоминал, что детдомовец – вот тебе наш настоящий предок. Или ты что-то недоговаривал?

– Недоговаривал…

– Видишь, как интересно общаться на равных. Кто мой прадед? Враг народа, я так понимаю?

– Твой прадед? Я не… А… Священник.

– Батюшка? Вот и сюрприз.

– У него имелся православный приход в Австро-Венгрии, когда началась первая мировая война, он из патриотических чувств забрал семью – то есть жену и меня – и уехал на родину. Потом революция, репрессии… Его расстреляли в 1929-м, мама умерла годом раньше, когда он находился в тюрьме. Меня держали у себя тетки, но затем отдали в детдом. Никто меня не заставлял ни от кого отрекаться, я считался активным пионером, комсомольцем, поступил без проблем в институт, оттуда ушел в армию, вернулся, а… Прочее ты знаешь.

– И каким был прадед?

– Сильным, волевым, честным.

– А зачем ты от меня скрывал?

– Но ты же мальчик!

– Мальчик-с-пальчик. Как должен мир перевернуться, чтобы узнать простые вещи – чья кровь в твоих венах?

– Ну. До сих пор считаю, что информация об этом уж Ивану точно могла бы навредить.

– Твоему Ивану может навредить только, если пить будет, не закусывая.

– Ну, ты тоже… Хватил…

– Давай-давай. Ладно, мне пора. Дед, – Олег встал и обнял старшего Белолобова, – как же я тебя люблю! Запишись ты в бассейн, что ли – метров по триста брассом, еле-еле так, раза три-четыре в неделю, глядишь, и не придет инфаркт слишком быстро…

– Я – в бассейн?!

– Ну, ходи к маме, ешь ее жареную свинину и пей с папой водку – тогда все будет в срок.

Александр Андреевич хмыкнул:

– Ну, язва! Не видел, не знал тебя таким.

– Если человек нормален, время неизбежно делает из добродушного идеалиста прямодушного циника.

– Однако. А это у кого вычитал?

– Ни у кого. Только что в голову пришло. Ладно, пора.

Олег прошагал к двери. Дед стоял рядом и смотрел, как внук натягивает кеды. Младший Белолобов постучал ступнями о паркет. Обнялись. Олег открыл дверь, Александр Андреевич вдруг тихо произнес:

– Мне нужно сказать тебе нечто такое, о чем ты знать не можешь.

– Слушаю.

– Ты… – и старик запнулся.

– Да?

– Ты не…

– Ну, продолжай.

– Ты не…

– Ну же!

– Ах! – дед отвел взгляд в сторону. – Пустое. Это личное, к делу не относится. Иди. Береги себя.

Белый Лоб развел руки – мол, ну и ладно. Вышел за дверь, и решил не затягивать прощание ожиданием лифта, направился к лестнице, уже на ступеньках обернулся и крикнул: