Встречные мужчины пожирали маму глазами – о, Белый Лоб знал этот взгляд! Проходит очередной лысоватый полноватый тип мимо, вроде как любуется вагонами и перроном, прямо не смотрит, только разминулись на шаг, сразу – раз! – оборачивается и облизывает взором фигуру, а чаще всего – зад. Да, можно понять Костика. Надо было и ему руку сломать, надо – зачем пожалел?

У вагона мама перекинулась парой слов с проводницей, чему-то там они вместе похихикали, Лариса Николаевна взяла обещание в дороге присмотреть «за мальчиком». Олег хотел обнять маму – и не смог. Держал ее за руки, ладони казались теплыми-теплыми. Она что-то говорила, он согласно, не вслушиваясь, кивал головой, наконец, проводница их поторопила, он поцеловал маму в щеку и, не оглядываясь, вошел в вагон. Сел на свое боковое нижнее место, взглянул в окно – не уходила, махала рукой, ждала, пока поезд тронется. И только когда состав дернулся и тяжело пополз, его прорвало. Мама! Я так много тебе хочу сказать! Мама! Я чувствую, что мы больше не увидимся! Мама, береги себя, мама, я тебя так люблю!..

Сидевший напротив бодренький старичок, когда перрон кончился, и Олег прекратил тыкать в холодное окно носом, прижавшись к стеклу лицом и отчаянно кося глаза, пытаясь ее еще выглядеть, сел на свое место и уронил голову на сложенные на столике руки, ласково произнес:

– Ну-ну, малыш! Скоро ты увидишь свою маму! Ты же на Первомай в Ленинград едешь, я так понимаю, дня на два-три?

– Угу, – шмыгнул Белолобов сопливым носом. – Я в гости к бабушке.

– Ну! – и старичок рассмеялся. – Бабушке на внучка тоже хочется посмотреть. Пирогов к празднику напечет, отведет на Дворцовую площадь, или там, к Медному всаднику… Любишь Пушкина?

– Люблю. Только я лучше не на Дворцовую, а на площадь Искусств, в Михайловский дворец.

– А что там? – с любопытством спросил сосед.

– Русский музей.

Старичок нахмурился, достал журнал «Техника – молодежи» и принялся медленно перелистывать страницы, слюнявя пальцы. Группка этой самой молодежи, длинноволосой, в куртках цвета «хаки», через два «купе», принялась бренчать на гитаре, старшая вагона начала ее гнать в тамбур, громко заплакал младенец, мужики-соседи со звуком, напоминающим откупоривание шампанского, сняли пробку с бутылки портвейна «Агдам» и разлили его в складывающиеся походные пластмассовые стаканы, женский визгливый голос принялся требовать чаю, две бабы за спиной, на таких же боковых местах, застучали вареными яйцами о свой столик, а через минуты три – уже и захрустели солеными огурцами.

Зачем днем выспался? Ничего, медитация и правильный ритм дыхания помогут и сейчас заснуть.

После того, как проводница прошлась вдоль вагона, собрала билеты и разрешила забирать сырое вонючее белье, он обратился к соседу.

– Дедушка! Вы не против, если я лягу спать?

– Конечно! – засуетился старичок. – Ну только ты ж, того, крепкий, юный – ничего, если поменяемся? Ты – наверху, я – внизу?

У Олега существовала теория о том, что не всякая старость бывает заслуженная – вот если нанимался этот любитель технических новинок во время войны полицаем – что тогда? Или заведовал складом с тушенкой на Урале, пока Александр Андреевич с девятью товарищами одной винтовкой два «тигра» останавливал? Или в белом теплом полушубке и меховых унтах «зону» охранял с дохнущими от недоедания и непосильной работы врагами народа?

– Естественно, поменяемся! – Белолобов быстро развернул матрас, постелил белье и запрыгнул наверх.

– Ну ты прямо как настоящий солдат! – восхитился старичок. – Быстро, умело, раз-два – и готово!

– А что, дедушка, служили? – свесившись с края полки, ядовито спросил Олег.

– А как же! – и сосед сделал по лицу движение, как будто расправлял усы. Видно, давно сбрил, а привычка осталась. – Сто пятнадцатый зенитный артиллерийский полк, вторая зенитная батарея! Всю блокаду в Сестрорецке провоевали, фрицев к Ленинграду не пускали! Когда наш расчет первый самолет сбил, «Хейнкель-111» – я был совсем зеленым, рядовым, но сделал двадцать восемь заряжаний в минуту! А у нас на следующий день как раз смотр проходил, и сам комполка Привалов Владимир Георгиевич – он потом, в шестидесятых, всей ПВО командовал! – вызвал нас по очереди из строя, и перед всеми благодарность объявил! Во как! Я вышел, как положено, и со всеми гаркнул «Служу Советскому Союзу!» Только от волнения петуха пустил… И смех, и грех. А артист Юрий Никулин – мой однополчанин, вот он, правда, из шестой батареи. И горел я, и тонул – да чего только не помнится! Зато вам теперь хорошо – ни войны, ни голода! В счастливое время коммунизм строим!

– Блин… – вполголоса застонал Белый Лоб, откинулся на подушку и закрыл лицо руками. Стыдно-то как… Ох, надо быть внимательнее, нельзя ему в людях ошибаться, никак нельзя. Один он не справится, все равно придется кому-то довериться, и если его подведут, то… То не будет пещеры на Эльбрусе. А он должен туда попасть. И как можно скорее.

Под мерный стук колес он долго ворочался, правильное дыхание не помогало, медитация не получалась, когда уже полвагона сморило, сходил для разнообразия в туалет, вернулся, скрестил руки на груди, принялся считать по-японски до ста, потом – обратно, так и заснул.

Проснулся Олег от того, что его настойчиво трясли за голень.

– Эй, солдат! – услышал он. – Просыпайся, уж Колпино близко! И чаю выпить не успеешь!

Разоспался. Появляется дурная привычка. И весь разбитый, ни свежести, ни бодрости. Ерунда какая-то. Схватил полотенце, спрыгнул вниз, натянул брюки, сунул ноги в кеды, смяв задники, побежал к туалету. Очередь. Ну это мы обойдем – соседний вагон купейный, так ведь? Прошел туда – так и есть, одинокий мужик. Без полотенца. Бриться и чистить зубы – не собирается. Отольет, и все. Замечательно. Прождав его немного, совершил свой туалет, вода из крана текла холодная, как на заказ, пришел в себя – отлично! Выйдя, уткнулся в тяжеловесную проводницу.

– Ты из какого вагона?! – рявкнула тетка.

– Из служебного! – рявкнул он в ответ.

Бабища задумалась, «служебный» – оно и звучит важно, только где ж это такой в составе?

Прошмыгнул мимо, пошел на свое место.

Дед нарезал сало, очистил неизбежные яйца, разложил хлеб – чай в металлических подстаканниках уже остывал.

– Давай, солдат, – показал на столик старичок, – присоединяйся. С праздничком!

– Каким? – удивился Белый Лоб.

– Как – каким? – в свою очередь, изумился сосед. – Не проснулся, что ли? Первое мая!

– Не проснулся, – кивнул ученик шестого «А». – С праздничком.

– Ну вот, это дело. Давай сальцо, рубай – его мой кум в деревне Башкино, в Наро-Фоминском районе, сам делает. У-у-у! Во рту тает.

– Нет, спасибо.