которых я не сумею оправдать. – Во всем, что я сказал, мною руководило самое искреннее желание вернуться к тем отношениям, какие еще не так давно существовали между нами. Я не лицемерю, когда говорю, что сожалею о причиненных Вам огорчениях. Но я не хочу унижаться, делая уступки там, где этого не позволяет долг. Это было бы недостойно нас обоих. Надеюсь, что Вы примете это во внимание, и остаюсь, искренне желая, чтобы мы вполне друг друга поняли,

Вашим почтительным и любящим

П. Б. Шелли

Тимоти Шелли

Кесвик, 23 декабря 1811

Дорогой сэр!

Ваше письмо, доставленное вчера вечером, было мне очень приятно; спешу подтвердить его получение и выразить радость по поводу того, что я уже не вызываю Вашего недовольства. Мистер Вестбрук в настоящее время дает своей дочери 200 фунтов в год; это не позволит повториться тем неприятностям, какие мы имели в Эдинбурге.

Мои принципы остаются все теми же, за которые меня исключили из Оксфорда; когда случается, что на эту тему заговаривают в обществе, я высказываюсь спокойно и с умеренностью. – Надеюсь, что Вы не возражаете против моего образа мыслей. Я мог бы скрыть его, но это было бы ложью и лицемерием. Поверьте, что все, сказанное мной, продиктовано искренним уважением.

Надеюсь, что иногда буду иметь удовольствие получать от Вас письма; надеюсь также, что матушка и сестры здоровы. Мистер Уиттон вскрыл одно из писем, адресованных матушке. Я не знаю в точности, как обстоит дело, о котором я там пишу, но не считаю, что был неправ, когда в него вмешался.

Прошу передать привет матушке и сестрам и остаюсь, с совершенным почтением,

любящим Вас сыном

Перси Б. Шелли

Вильяму Годвину278

Кесвик, Кемберленд,

3 января 1812

Вас удивит это письмо от незнакомца. Меня не представили Вам и, вероятно, никогда не представят, следовательно, это могут назвать вольностью; но, хотя такая вольность не дозволена обычаями, разум ее не осуждает; ради блага человечества необходимо, чтобы пустой этикет не «держал человека вдали от другого». Имя Годвина всегда вызывало во мне уважение и восхищение, я привык видеть в нем светоч, слишком яркий для обступившей нас тьмы. С тех пор как я ознакомился с его идеями, я горячо желал приблизиться, на правах личного знакомства, к высокому уму, чьими творениями я наслаждался.

Поэтому Вы не должны удивляться тому волнению, с каким я узнал, что Вы живы и где живете. Я числил Вас среди великих усопших. Я сожалел, что Ваша славная жизнь окончилась. Но это не так – Вы живы и – я твердо верю – по-прежнему обращаете все свои помыслы на благо человечества.

Я еще только вступил на жизненную арену, но мои чувства и мысли – те же, что и Ваши. – Мой путь был короток, но я уже немало пережил. Я столкнулся со многими людскими предрассудками, немало страдал от преследований, но из-за этого не перестал желать обновления мира. Враждебность, которую я встретил, лишь укрепила убежденность в правоте моих взглядов. Я молод – я горячо предан делу человеколюбия и истины; не подумайте, что во мне говорит тщеславие. Мне кажется, что не оно диктует мне этот автопортрет. Я лишь беспристрастно описываю свое душевное состояние. Я молод – Вы выступили прежде меня; не сомневаюсь, что в сравнении со мной Вы – ветеран в боях с преследователями. Что же странного, если я, отбросив предрассудки, нарушив обычаи, хочу принести пользу и для этого ищу дружбы с Вильямом Годвином? Прошу Вас ответить на это письмо. Как ни ограниченны мои способности, желание мое горячо и твердо. – Посвятив мне полчаса, Вы сделаете доброе дело. Быть может, мне дали неверный адрес. Быть может, по причинам, о которых мне не дано судить, Вы ищете уединения. Словом, я могу не получить ответа на свое письмо. Если так, то я разыщу Вас, когда буду в Лондоне. Я уверен, что сумею найти слова, чтобы убедить Вас, что я не совсем недостоин Вашей дружбы. Во всяком случае, если для этого нужно желать всеобщего счастья, то это желание я докажу.

Прощайте. С нетерпением буду ждать Вашего ответа.

Перси Б. Шелли

Вильяму Годвину

Кесвик, 10 января 1812

Сэр!

Не может быть сомнения, что Ваши занятия я ценю намного выше того удовольствия или пользы, которые достались бы на мою долю, если бы Вы пожертвовали для меня своим временем. Как бы мало времени ни заняло прочтение этого письма и сколько бы удовольствия ни доставил мне ответ, я не настолько тщеславен, чтобы воображать, что это удовольствие важнее того счастья, которое Вы способны принести за это же время другим.

Вы жалуетесь, что обобщенность моего письма лишает его интереса; что Вы не видите во мне индивидуальности. Между тем, как ни внимательно я знакомился с Вашими взглядами и сочинениями, мне необходимо познакомиться с Вами, прежде чем я могу подробнее сказать о себе. Как бы чисты ни были побуждения, едва ли непрошеное обращение незнакомца к незнакомцу может иметь иной характер, кроме самого обобщенного. – Спешу, однако, исправить свою оплошность. Я – сын богатого человека из Сассекса. С отцом у меня никогда не было согласия во взглядах. С детства мне внушали и от меня требовали безмолвного послушания; требовали, чтобы я любил, потому что это – мой долг, – едва ли нужно говорить, что принуждение возымело обратное действие. Я пристрастился к самым неправдоподобным и безумным вымыслам. Старинные книги по химии и магии я поглощал с восторгом, почти готовый в них уверовать. Ничто внутри меня не сдерживало моих чувств; внешних препятствий было множество, и мне их ставили весьма сурово; но их действие было лишь кратковременным.

Из читателя романов я стал их сочинителем; еще не достигнув семнадцати лет279, я опубликовал два – «Сент-Ирвин» и «Застроцци», которые оба совершенно не характерны для меня сейчас, но выражают мое тогдашнее душевное состояние. Я велю послать их Вам; не считайте, однако, что это налагает на Вас обязательство тратить попусту Ваше драгоценное время. – Прошло уже более двух лет с тех пор, как я впервые познакомился с Вашей бесценной книгой о «Политической справедливости»; она открыла мне новые, более широкие горизонты, повлияла на образование моей личности; прочитав ее, я сделался мудрее и лучше. – Я перестал зачитываться романами; до этого я жил в призрачном мире; теперь я увидел, что и на нашей земле достаточно такого, что может будить сердце и занимать ум; словом, я увидел, что у меня есть