Меня плохо перевязали: снова засочилась кровь, едва я в обществе двух полицейских забрался в гондолу. Я зажимал рану ладонью и ощущал, как рубашка постепенно промокает. Голова по-прежнему кружилась, но это я мог потерпеть. Главное было не думать о боли и тошноте слишком много. Вообще ни о чем не думать.

Я прикрыл глаза, сделав вид, что забылся сном. Я надеялся услышать, о чем будут говорить констебли, но они молчали. Один вел гондолу, другой просто сидел слева от меня и шумно сопел, видимо, мучаясь простудой. Был ли у них приказ не раскрывать при мне рта, или они опасались пропустить опасность, – я не знал. Оба выглядели мрачными. У каждого было по массивному револьверу и еще по карабину; мне это не нравилось – тяжелое вооружение для полиции столь низкого ранга. Тревожный знак.

Когда я очнулся от сна, в который действительно провалился, они по-прежнему молчали. Я стал смотреть на свинцовое полотнище моря, сменившего уютные французские городки. Туман встретил нас на подлете к Британии, затем сгинул, разгоняемый ветром. Я поежился. Мокрые бинты и рубашка под плащом уже стали холодными. Полицейский рядом со мной опустил навес над гондолой и вновь скрестил на груди руки. Я тихо спросил его:

– За последние дни в Лондоне случилось что-нибудь серьезное?

– Случилось, сэр, – помедлив, ответил он. – Железные корабли видели над городом.

– Железные?

– Именно, – вступил в разговор второй, внезапно оживляясь и оборачиваясь. – Настоящие! С них не стреляли, но, говорят, было хорошо видно, как блестит обшивка. И кто мог построить их, ведь это невозможно…

– Стэнли, лет сто назад люди вообще не летали! – возразил первый полицейский, вынимая из кармана платок и сморкаясь. – Хотя интересно… кто мог такую махину поднять, железо-то не деревяшка…

Гондола неспешно плыла вперед. Я снова смотрел на спящие городки, теперь английские, но мало отличные от прежних. Полицейские препирались; я уже их не слушал. Одна лихорадочная мысль овладела мной. Был ли человек, способный сконструировать корабль из стали? Был. День за днем я винил себя в его исчезновении и возможной гибели. Говорил слова, которых не сказал, пока рос с ним в одном доме. Под его защитой.

Башни Лондона замаячили вдали; гондола поднялась выше и полетела быстрее. Туман рассеялся, но, как ни странно, в воздухе было мало кораблей. Полицейский пояснил:

– Обыски, сэр. Гражданские полеты ограничены. Мистер Эгельманн ищет место, где та женщина прячет железные суда. Я слышал, все обыскивают, Королевскую верфь…

– Она не используется, – возразил я. – Там ничего не строят. Там же только…

– Их последний недостроенный корабль «Северная звезда» и малютки-гондолы, – кивнул полицейский. – Но мистер Эгельманн все равно велел проверить, там так редко кто-то бывает с момента, как…

– Мы помним, – глухо оборвал его напарник.

Полицейские примолкли. Разговоры о самой мрачной странице современной истории Лондона были не в чести. Их обходили стороной, как обходят темные проулки в Уайтчепеле.

Мелкие капли дождя начали падать с неба. Несколько я поймал, высунув из-под навеса ладонь. В глубокой задумчивости я представлял…

Итальянка с сединой в черных волосах проходит вдоль Гринвичской набережной; время – около полуночи. Все на верфи, казалось бы, как раньше. Но Мэри Леджендфорд нет на свете уже пять дней.

Она неудачно проверяла двигатель «Северной звезды», самый большой из всех на тот момент существовавших. Упала в соединение цепей и шестеренок, в раскаленное облако пара. Двигатель работал исправно. Слишком исправно, чтобы она могла выжить.

Джильола Амери поднимается на борт корабля. Смотрит с палубы в подсвеченную газовыми фонарями темноту. До прихода рабочих час или около того. Мэри обожала работать ночью, а днем отсыпалась. В это время – час – она обычно забиралась на мачту и ждала подругу. Сколько бы лет ни прошло, Мэри приветствовала Джильолу одинаково – с гиканьем и хохотом слетала на веревке вниз. Всегда, кроме последних пяти дней. Джильола Амери вынимает револьвер. И…

– Мы прибыли. Вас ждет мистер Эгельманн.

* * *

Гондола приземлилась во дворе Скотланд-Ярда. Часовых было двое, еще двое маячили у местных лабораторных корпусов. За спинами каждого тоже были винтовки. Обычно здесь ходил один легковооруженный человек. Я огляделся и направился к крыльцу центрального здания. Констебль, тот, что сидел рядом во время полета, пошел следом. Я уверил его:

– Не беспокойтесь, я знаю, где кабинет.

Полицейский вздохнул. Лишний раз видеть Томаса ему не хотелось, это читалось на лице. Секунду или две он колебался, потом все же поднялся на несколько ступеней.

– Приказ – доставить лично. У меня уже два выговора, еще один – и разжалуют.

Кивнув, я толкнул дверь. В очередной раз я поразился тишине и зашагал вперед, по коридору к лестнице, машинально пытаясь уловить хоть один посторонний звук. Везде было заперто, лишь изредка невнятная речь долетала до ушей. Побыстрее поднявшись, я прислушался вновь – то же самое, только к монотонному говору добавлялся иногда стук печатных машинок. Здесь находились архивы и картотеки, где тишина царила и раньше, – наверное, поэтому прежние шефы Скотланд-Ярда выбрали этот этаж для кабинета. Широкая дверь с золоченой табличкой была прикрыта. Я постучал и тут же услышал знакомый рык:

– Кто?!

– Томас, это я.

Он вырос на пороге спустя несколько мгновений – бледный, с извечной щетиной и помятым лицом. Тяжело опершись о дверной косяк, посмотрел на меня красными воспаленными глазами.

– Ваш эскорт, – я постарался улыбнуться, – был неожиданным, но очень ко времени.

– Принс, свободны. – Не ответив, он обратился к полицейскому рядом со мной. – Хотя стойте. – Более цепкий взгляд задержался на моем плече. – Принесите из лабораторного корпуса антисептик и перевязочные материалы.

– Не нужно, Томас.

Он сжал мою руку в своей и грубо встряхнул. Я охнул, почувствовав, как новая порция крови хлынула из потревоженной раны.

– Не нужно, Артур? Пошевеливайтесь, Принс.

– Есть, сэр, – отозвался констебль.

Мы остались наедине. Томас пропустил меня, указал на стул. Я сел, откинувшись на жесткую спинку, и прикрыл глаза. Я слышал, как Эгельманн меряет шагами кабинет. Он не заговаривал. Мельтешение и молчание раздражали, и наконец, не выдержав, я спросил:

– Что не так, Томас? Заявление о моем отъезде предоставлено с нужной датой. Я хотел избежать шума, моя поездка в Вену была удачной.

– Мне уже телеграфировали о вашем «удачном» возвращении. – Он остановился напротив, его тень упала на меня, и я открыл глаза. – Вы понимаете, что вас могли убить?

– Понимаю, – отозвался я. – Но все прошло хорошо.

Я вытащил из саквояжа две тетради. Эгельманн мельком глянул на них, и снова колючий взгляд впился в меня.