пор, как был маленьким мальчиком, не обремененным правдой, которая, в конце концов, разрушила мою невинность.

«Мое единственное солнышко…»

Голос был уже ближе, и в том месте, где, как я знал, должна быть моя грудь, заныло от тоски: я отчаянно желал вернуться в то время, когда смогу забраться в ее постель, свернуться калачиком рядом с ней и не думать о том, где она была и что делала.

«Ты делаешь меня счастливой, когда небо становится серым…»

Я вспомнил, как она обнимала меня. Вспомнил ее запах, ее голос, ее юношескую улыбку, прежде чем зависимость успела поглотить ее целиком. И понял, что она была прекрасна. Боже, я так долго не признавал этого, но, черт возьми, та была красива. Вторая по красоте женщина, которую я когда-либо знал.

«Ты никогда не узнаешь, милый, как сильно я тебя люблю…»

Этот голос был еще ближе, почти рядом со мной, и я боялся того момента, когда открою глаза и не увижу ее рядом. Мне хотелось посмотреть на ее лицо, чтобы знать, что с ней все в порядке, как и со мной. Хотелось — нет, мне нужно было знать наверняка, что она спаслась, если не в прошлой жизни, то в этой, новой, полной счастья и любви.

Но что, если ее там не будет?

Смогу ли я справиться с сокрушительным горем, потеряв ее снова?

«Пожалуйста, не забирай мой солнечный свет…»

Знакомое ощущение, что я больше не один, охватило меня, и я почему-то знал, что это она.

Но не мог заставить себя открыть глаза.

— Мама?

— Привет, малыш.

Ее голос был бодрым и ясным, как ноябрьский день, а аромат пряных яблок окутал меня, заставляя уголки моего рта изогнуться в меланхоличной улыбке.

Но я все еще не мог открыть глаза.

— Теперь тебе лучше? — спросил я ее.

— Намного, — ответила мама, и я услышал улыбку в ее голосе.

Готов поспорить, что она выглядела именно так, как я запомнил ее в детстве.

— Я хочу посмотреть на тебя, мама. Мне нужно…

— О, малыш, я знаю. — Ее рука, мягкая и теплая, едва коснулась моей челюсти, и я вздрогнул от отчаянного всхлипа. — Но если бы ты увидел меня, если бы ты увидел любого из нас… ты бы никогда не ушел.

— Ушел? — прошептал я.

Боже, почему это так больно? Почему я вообще чувствую боль? Разве это не должно было быть Раем — раем, в котором человек не знает ни боли, ни печали, ни каких-либо других ужасных земных эмоций и болей?

— Но…

— Тебя еще не должно быть здесь, Солджер. Пора уходить.

Я покачал головой, расстроенный тем, что ничего не понимаю.

— Я не понимаю…

— Это не надо тебе понимать, малыш. Пока нет.

Паника охватила меня, когда энергичное притяжение объяло все мое существо, дергая за невидимую цепь. И я отдалялся от нее и этого места.

— Мамочка, — мой голос сорвался, когда я накрыл ее руку своей, — я не хочу уходить.

Это казалось несправедливым. Это было неправильно. Я так упорно боролся большую часть своей жизни, чтобы вернуть себе эту ее версию, и мысль о том, чтобы отказаться от этого сейчас, казалась самым жестоким наказанием из всех.

— Ты всегда был моим солнышком, малыш. Но пришло время стать ее. Больше некого спасать. Теперь я в порядке — мы все в порядке. А теперь иди и живи своей жизнью.

Сильный рывок за цепь отбросил меня назад, навстречу неизвестности, и я умолял свои веки открыться, просто чтобы мельком увидеть мою маму, прежде чем она снова исчезнет. Только мельком. Просто напоминание, прежде чем я отправлюсь в свое путешествие без нее.

Пытался и пытался, но безрезультатно, пока, наконец, мои веки медленно не приоткрылись, и я не увидел яркую белизну теплого света, льющегося со всех сторон. А затем, постепенно, мое зрение приспособилось, и передо мной возникло лицо ангела.

«Рэй», — подумал я, делая свой первый вдох в следующей главе моей жизни.

Было одиннадцать-одиннадцать.

ЭПИЛОГ

КАЖДЫЕ ДВЕ НЕДЕЛИ

Жил-был человек по имени Солджер Мэйсон, которому с самого рождения говорили, что тот станет героем и спасителем, и он принял это близко к сердцу. Поэтому продолжал жить в серой зоне между черным и белым, делая то, что, как парень знал, было неправильным, но чтобы сохранить сердце на грани правильного, ни разу не дрогнув, стараясь выполнить данные им обещания защищать других любой ценой.

Так Солджер и поступал — до той ночи, когда дважды умер. Пока его не освободили и не вернули в этот мир, чтобы он начал третью главу своей жизни, неотягощенную клеймом, которое тот носил с самого первого появления в этом мире.

Мои колени подпрыгивали под столом, когда я думал об этом человеке.

Теперь я почти не замечал его, когда смотрелся в зеркало. Хотя время от времени замечал в его глазах остатки обиды или намек на прошлое, промелькающий в шрамах, которые он носил. Но я уже был далеко не тем человеком, каким был до воссоединения с Рейн, до той ночи, когда в последний раз спас ее жизнь, а она, в свою очередь, спасла мою.

Солджер Мэйсон, которого я знал сейчас, был другом, мужем и отцом двоих детей. Он был домовладельцем и членом городского совета Ривер-Каньона. Был трудолюбивым работником в местном продуктовом магазине и был рад называть себя партнером в бизнесе. Он был гордым человеком, довольным и удовлетворенным. Но больше всего, и это самое главное, ему было хорошо.

Это место не было похоже на то, куда пошел бы хороший человек, и все же это казалось необходимым. Мысль о поездке туда не давала мне спать слишком много ночей. В конце концов, однажды вечером Рэй убедила меня просто съездить и выкинуть все это из головы, после того как мы уложили нашего двухлетнего сына в его кроватку — с небольшой помощью его старшего брата,