Сабрина приехала домой и долго сидела за рабочим столом. Ейбыло плохо, она вся дрожала. Трижды она пыталась набрать номер телефона, но всевремя ошибалась. Наконец ее соединили. Трубку сняла женщина, говорившая ссильным акцентом.

– Я хочу попасть на прием к доктору.

– Кто дал этот номер? – подозрительно спросила та.

Рука у Сабрины дрожала. Вздохнув, она назвала имя врача,которого только что посетила. На том конце провода воцарилось молчание, словноженщина боялась, что их разговор прослушивается. Выдержав паузу, она ответила:

– Он примет вас на следующей неделе.

– Когда?

Опять пауза.

– В среду вечером. – Странно, но в конце концов это жене обычный визит. – В шесть часов. Ждите у черного входа. Постучите два раза,потом еще раз. Да, и принесите с собой пятьсот долларов наличными. – Грубый,резкий тон, жесткие слова...

Сабрина чуть не вскрикнула. Ее смутила не сумма, а страшнаяперспектива того, что ее ждет.

– Так он сделает это?

Что толку притворяться? Обе они прекрасно понимали, что ейнужно от врача. Может, он специализируется только на этом. Но почему вечером? Вконце концов, какая разница! А сколько это продлится?

– Да. Если вам будет плохо, не звоните нам. Он не будетлечить вас.

Сказано прямо, без обиняков.

«Куда можно обратиться, если вдруг возникнет такаянеобходимость?» – подумала Сабрина.

Может быть, к врачу, который направил ее на аборт? Она немогла позвонить своему врачу или... Этот вопрос не давал ей покоя. Когда она повесилатрубку, ее чуть не вывернуло наизнанку. Она пошла в ванную, опустилась наколени... Страшно подумать, что ждет ее в среду. В шесть часов! Оставалось ещешесть дней. Ужас! Но... назад пути не было.

На следующий день Сабрина вернулась в Напу. Она держаласьтак, будто ничего не произошло: болтала без умолку, была неестественно весела,работала не покладая рук и даже вознамерилась приготовить ужин, что вызвалодружный смех. Мужчины давно готовили пищу сами, и на нее в том числе. НоСабрина почти ничего не ела за ужином, да и за завтраком ни к чему непритронулась. Несколько раз она поймала обеспокоенный взгляд Антуана, но он такни о чем и не спросил ее. Андре, кажется, ничего не подозревал, и каждую ночьони занимались любовью; только во вторник Сабрина отвернулась, притворяясь, чтоспит, и он поверил. Утром, когда он проснулся, Сабрина уже встала. Андреспустился вниз и увидел ее сидящей у окна. Она задумчиво смотрела на него сулыбкой.

– Что ты так рано, Андре?

– Я хотел спросить тебя о том же, мой друг.

Да, они действительно друзья... Но только не в этом. Онапосмотрела на часы – было пять минут седьмого. А через двенадцать часов онапоедет в Чайнатаун и заплатит пятьсот долларов наличными за то, чтобы убили егоребенка... У нее закружилась голова, ей стало плохо, она не могла сидеть здесь,рядом с ним... Он поцеловал ей руку.

– Я знаю, любимая, все эти дни ты чем-то расстроена. Яне хочу быть назойливым, я подожду, пока ты сама мне все расскажешь. – Онаочень плохо выглядела, хуже, чем всю эту неделю. Белая как полотно. – Что стобой, любовь моя? Тебя опять мучает эта женщина? – Он имел в виду Камиллу.

Сабрина покачала головой, не зная, что сказать, и с трудомсдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Она не хотела обманывать его, но сказатьправду тоже не могла.

– Понимаешь, Андре, в жизни каждого бывают такиеобстоятельства, когда ты сам без чьей-либо помощи должен решать свои личныепроблемы. У меня как раз такой случай.

Она впервые что-то утаивала от него. Это задело его за живое,но он понимающе кивнул.

– Нет ничего, чего бы я не мог понять, друг мой. И ясделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Опять Джон? – Она покачалаголовой. – Финансовые проблемы? – Хотя об этом он знал бы: финансовыеобязательства у них общие.

– Нет, с этими проблемами я должна справиться сама. –Она вздохнула и выпрямилась. – Я уеду на несколько дней в город. – Сабринастарательно избегала его взгляда.

– Сабрина, это из-за нас? – В его голосе звучал страх.– Ты должна сказать мне.

Он так любил ее! Кто, как не он, должен знать обо всем... Онслишком стар и не выдержит еще одного удара.

– Ты жалеешь, что мы...

Она погасила все его страхи поцелуем и нежно погладила пощеке.

– Нет, нет. Не в этом дело. Это касается только меня.

– Так не бывает. Нет ничего, что мы не могли быразделить...

– Только не теперь, – печально покачала головойСабрина.

– Ты больна?

– Нет, ничего страшного. Я слегка расстроена, но этоскоро пройдет. В субботу я вернусь. – Трех дней будет вполне достаточно, чтобыприйти в себя после операции.

Три горьких дня, полных боли и горьких слез по их ребенку,которому суждено умереть... за пятьсот долларов наличными.

– Почему тебя так долго не будет?

– За это время я отращу бороду и побрею голову, –отшутилась она. Видно, природа была созвучна ее мрачному настроению: небопосерело, потом стало розовато-лиловым, взошло солнце.

– Ты что-то скрываешь от меня. Почему ты не говоришь,что случилось?

– Потому что это мое личное дело.

– Но почему? Нет ничего, чего бы я не разделил с тобой.

Она кивнула. Она тоже так думала. Но... не в этот раз. Надовыкинуть из головы слова обоих врачей: у него есть законное право... спроситьего... рассказать ему... дать возможность...

– Андре, позволь мне самой разобраться с моими делами.Давай подождем до субботы. Я вернусь, и поговорим. – Она задумалась, не встанетли это когда-нибудь между ними.

Ее глубоко удручало, что она не сумела скрыть от Андре своюозабоченность. Она изо всех сил старалась удержать оборону. Но он слишкомхорошо ее знал.

В этот момент спустились двое французских рабочих, и Сабринаподнялась к себе переодеться. А потом было просто не до этого: сломаласьуборочная машина, доставили новый агрегат, и Андре с Антуаном были все времязаняты. А когда они встретились вновь, Сабрина собралась уезжать. Было двачаса. Времени хватит на то, чтобы заехать в дом Терстонов, помыться,переодеться и добраться до Чайнатауна. На прощание она поцеловала Андре иАнтуана. Она была неестественно весела и смешлива, но кого она обманывает?

– До субботы! Смотрите ведите себя прилично! – сказалаона, садясь в машину.

– Я позвоню тебе вечером, – крикнул Андре.

Вид у него был усталый. Он очень за нее волнуется, это виднопо его напряженному, обеспокоенному взгляду. Ох, как она себя ненавидела!