Солнце медленно опускалось за холмы, окаймлявшие сочнуюзелень долины Напа. Иеремия смотрел на яркие оранжевые полосы, постепеннопереходившие в розовато-лиловую дымку, однако мысли его были за тысячу мильотсюда. Это был высокий мужчина с широкими плечами, прямой спиной, сильнымируками и теплой улыбкой. К сорока трем годам в его волосах проступала обильнаяседина, но руки оставались такими же сильными, как много лет назад, вмолодости, когда он сам добывал золото и приобрел свой первый прииск в долинеНапа. Давненько это было... В восемьсот шестидесятом. Он сам застолбил участоки первым обнаружил здесь ртуть. Тогда ему только-только исполнилось семнадцатьи он больше походил на мальчишку, однако уже несколько лет не помышлял ни очем, кроме старательского труда, как и его отец.

Отец Иеремии перебрался сюда с востока в пятидесятом, и егонадежды найти золото на Дальнем Западе оказались ненапрасными. Прожив здесьполгода и набив карманы, он вызвал к себе жену с сыном, и те отправились впуть. Однако до отца добрался один Иеремия. Мать умерла по дороге. Следующиедесять лет отец и сын трудились рука об руку, добывая сначала золото, а потом,когда оно стало иссякать, – серебро. Как только Иеремии исполнилосьдевятнадцать, отец умер, оставив сыну такое состояние, о котором тот и немечтал. Ричард Терстон передал наследнику все, что имел, и Иеремия неожиданностал едва ли не самым богатым человеком в Калифорнии.

Однако это его не слишком изменило. Он продолжал трудитьсяна приисках вместе с рабочими, покупал копи, землю, строил, расширял владения,разрабатывал недра. Работавшие с ним люди утверждали, что Иеремия обладалнеоценимым даром: любое дело, за которое он брался, приносило успех и росло какна дрожжах. Так случилось с рудниками, где стали добывать ртуть, когда запасысеребра в долине Напа подошли к концу. Он был скор на мудрые решения, итугодумам оставалось лишь хлопать глазами, гадая, почему он поступил так, а неиначе. И край этот Иеремия любил больше всего на свете. Так и пропускал бысквозь пальцы плодородный бурозем, так и сжимал бы его в ладони. Ему нравилосьощущать тепло и плотность этой земли, нравилось окидывать взглядом еебескрайние просторы: холмы, деревья, уютную долину, расстилавшийся перед нимсочный зеленый ковер...

Он купил несколько виноградников и начал делать приятноелегкое вино. Ему нравилось все, что давала эта земля: яблоки, грецкие орехи,виноград... руда... Эта долина значила для него больше, чем что-нибудьдругое... или кто-нибудь другой. Из сорока трех лет жизни тридцать пять онпровел здесь, глядя на все те же чуть скругленные холмы. Когда он умрет, пустьего похоронят здесь. Здесь его настоящая родина, единственное место на свете,где он мог бы жить. Куда бы ни забрасывала его судьба – а Иеремии Терстонупришлось поездить по свету, – ему хотелось жить только тут, в долине Напа,стоять и на закате любоваться своими холмами.

Горизонт понемногу затягивался пурпурно-серым бархатом, идуша Иеремии унеслась отсюда за тридевять земель. Вчера ему предложили выгоднуюсделку. Почти тысяча фляг ртути, и цена подходящая, но... было в этом что-топодозрительное... У него было какое-то странное предчувствие, но откуда оновзялось, Иеремия понять не мог.

Сделка выглядела безупречной, однако он все же обратился всвой банк с просьбой проверить финансовое положение предложившего еебизнесмена. Ему не нравилось полученное письмо, не нравился его стиль. Онобеспокоило Иеремию. Слишком прямолинейным, нахрапистым и самонадеянным был его автор.Орвиль Бошан возглавлял солидную компанию, и было бы глупо требовать от негоцветистых фраз, но... какое-то шестое чувство предостерегало Иеремию от этогочеловека.

– Иеремия!

Он улыбнулся при звуке знакомого голоса. Ханна... Онаработала у него уже почти двадцать лет, муж ее умер от гриппа, незадолго доэтого унесшего жизнь невесты Иеремии. Однажды Ханна пришла на прииск в траурномвдовьем платье, осуждающе посмотрела на него и ударила зонтиком по полу.

– У тебя не дом, а позорище, Иеремия Терстон!

Тогда он с удивлением взглянул на женщину, пытаясьсообразить, какого черта ей от него надо, и вдруг понял, что это тетка одногоиз его бывших рабочих и что пришла она к нему в поисках места. Еще в пятьдесятвтором отец Иеремии построил маленький домик в дальнем конце своих владений.Сам Иеремия прожил в нем долгие годы и не переезжал оттуда даже после смертиотца, однако постепенно его владения все более расширялись, он приобретал вдолине Напа новые земли, присоединяя их к оставленным отцом.

В двадцать пять лет Иеремия начал подумывать, что пора бы ижениться. Ему хотелось иметь детей, хотелось, чтобы кто-то ждал его по вечерам,хотелось поделиться с кем-нибудь своим богатством. Пока у него не было временитратить деньги, и он бы с удовольствием побаловал какую-нибудь хорошенькуюдевушку с ласковыми глазами, нежными руками и милым лицом, чье тело согревалобы его по ночам. Именно с такой юной леди и познакомили его друзья. Спустя двамесяца после их первой встречи Иеремия сделал девушке предложение и начал строитьдля нее роскошный дом. Он выбрал место в середине своих владений, откудаоткрывался вид на необозримые горизонты. Четыре огромных дерева образоваликрасивую естественную арку, которая должна была защищать дом от летней жары. Вобщем, это был настоящий дворец. По крайней мере так казалось местным жителям.

Новый дом был трехэтажным. На первом этаже находились двевеликолепные гостиные, столовая с обшитыми деревянными панелями стенами,большая удобная кухня с огромным очагом, в котором мог бы уместиться самИеремия. На втором этаже располагались небольшой кабинет, комнаты хозяина исолярий для его невесты, а на третьем – целых шесть спален. Дом был рассчитан сзапасом. Иеремия не собирался перестраивать его после того, как у них появятсядети. Дженни осталась очень довольна. Ей понравились высокие окна с цветнымистеклами и огромный рояль. На нем она собиралась играть по вечерам.

Однако судьба распорядилась иначе. Во время эпидемии гриппа,обрушившейся на долину в 1868 году, Дженни заболела и через три дня скончалась.Впервые счастье изменило Иеремии. Он оплакивал невесту, как мать оплакиваетумершего ребенка. Ей едва исполнилось семнадцать, и она наверняка стала быпрекрасной супругой. Некоторое время он как неприкаянный бродил по огромномудому, пока наконец не закрыл его и не перебрался в свою старую лачугу. Нотеперь она показалась Иеремии неудобной, и весной 1869 года он все-такивернулся во дворец, в котором собирался жить вместе с Дженни... Дженни... Он немог находиться в комнатах, предназначавшихся для нее, не мог вынести мыслей отом, какой была бы их совместная жизнь.

Сначала Иеремия регулярно навещал родителей Дженни, ностарался не смотреть им в глаза, видя в них отражение собственной боли, иизбегал жадных взглядов, которые бросала на него куда менее привлекательнаястаршая сестра Дженни. Вскоре он запер двери комнат, которыми не пользовался, иперестал подниматься на второй и третий этажи, привыкнув жить только на первом.Постепенно две комнаты, которые занимал Иеремия, стали выглядеть не лучше егостарой лачуги. В одной из них он устроил спальню, абсолютно не заботясь о том,чтобы обставить другие помещения в доме. К громадному роялю никто не подходил стех пор, как к его клавишам прикоснулась рука Дженни. Иногда Иеремия открывалдверь огромной кухни, чтобы поужинать там в компании друзей. Ему нравилосьсидеть за одним столом с другими людьми, которым было по душе в его доме.Иеремия не был ни замкнутым, ни высокомерным. Он всегда помнил о том, откудапришел, о нищем домике на востоке, пронизываемом зимними ветрами, о том, какони с матерью гадали, хватит ли им припасов, чтобы преодолеть Скалистые горы инаконец увидеть реки, земли и прииск, где Иеремии предстояло работать рядом сотцом. И если теперь он сделался обладателем огромного состояния, то этослучилось только благодаря его неустанному труду и стараниям отца. Он ничего незабыл и никогда не забудет... Так же, как никогда не забудет Дженни... илисвоих друзей.