— Простите, мистер Смирнофф, — «догоняя» ситуацию, с энтузиазмом вмешался вице-председатель Оргкомитета. — А где она сейчас, эта наш американский лейтенант? Она здесь, в зале?

— Н-не знаю. Нет, наверное.

— А давайте мы пригласим её сейчас сюда, на сцену, если она здесь. — Нашёлся толстяк. Телевизионные камеры перестали бродить объективами по залу, нацелились на раскручивающуюся незапланированную интригу. — А если нет, мы попросим её, в какой бы части света она не находилась… нас, как видите, смотрят сейчас в прямом эфире все страны и континенты… срочно позвонить нам сюда, прямо в зал. Ребята-телевизионщики нам в этом помогут. Верно, парни? — мистер Мюррей обратился за поддержкой. — Найдем американского лейтенанта?

«Оу, йес!..»

«Ноу проблем, гай!» — послышались слабые выкрики из глубины зала.

— А она молодая девушка, этот ваш лейтенант? — довольно игриво, с расчётом на публику, полюбопытствовал ведущий.

— Да, молодая, — заметно смущаясь, ответил Смирнов.

О, молодая! Зал снова замер. Интересный спектакль разворачивался перед ними. Не зря пришли… совсем не зря.

— Тогда тем более, мистер Смирнофф, смело в бой, — вполне профессионально раскручивал интригу ведущий. — Сейчас мы найдем её, вашу леди. Леди… — Громко обратился в микрофон мистер Мюррей. Подержал паузу на весу… усугубил остроту ситуации. — Как вы, простите, назвали её имя… Мак…

— Гейл Маккинли.

— О да, простите. Уважаемая леди Гейл Маккинли! Если вы нас слышите, если вы в зале пройдите, пожалуйста, к нам на сцену. Мы вас убедительно в этом просим.

Телекамеры, головы публики, оживлённо задвигались, закрутились во все стороны отыскивая малейшее движение. Ведущий вечера, толстяк Мюррей и Александр, и обе девушки, тоже пристально вглядывались в зал. Пара телекамер крупно в это время показывали на экранах лица сидящих в зале, торопясь первыми увидеть виновницу столь бурного внимания. Нет, кажется, нет её в зале. И российские музыканты заволновались, закрутились на месте, заслышав призывные возгласы ведущего.

— Гейл!.. Где Гейл? — привстал со стула, вытянув шею, нервничал Тимофеев. — Они что-то говорят про мою Гейл. Где? Где она?

Как бы услышав именно эту его тревогу, в девятнадцатом ряду сектора «G», неподалёку от прохода, поднялась стройная молодая девушка, в длинном тёмно-синем с фиолетовым отливом облегающем вечернем платье, спереди закрытом, с глубоким декольте на спине. Упрямо тряхнув завитушками каштановых волос, пошла по проходу.

— Вау, йес! — указывая в её сторону, воскликнул ведущий голосом профессионального диск-жокея, захлопал в ладоши. — Она здесь! Здесь! Невероятно! — Телекамеры уже подхватили её стройную фигурку и крупно взяв, повели к сцене. Публика, привстав, снова вспыхнула приветственными аплодисментами и блицами фотовспышек. — Пожалуйста, сюда, миссис Маккинли. Сюда. — В бурном шуме кричал мистер Мюррей.

На сцене что-то не по сценарию громыхнулось. Это Тимофеев, вскочив, уронил таки свой инструмент. Рядом сидящие музыканты укоризненно повернулись, но он их не видел. Тимоха видел только Гейл. Его Гейл, милая, желанная его Гейл поднималась на сцену, шла к микрофону. Тимофееву хотелось броситься к ней, крикнуть ей: Гейл, я здесь, вот он я… Она шла, нет, плыла, чуть касаясь туфельками сцены, легко и свободно, как балерина в нежном и чувственном па-де-де… На огромных экранах крупно сияла её улыбка, голубые глаза и веснушки на загорелом лице. Как хороша!

Гейл подошла к ожидающей её группе ведущих. Лёгким поклоном поприветствовала всех музыкантов оркестра. Те любезно ответили ей. Мистер Мюррей поцеловал ей руку, с Александром она поздоровалась тепло, но за руку. Повернулась к микрофону:

— Господа, я очень благодарна мистеру Смирнову… Александру Смирнову, — поправилась Гейл, — за его чудесную, талантливую музыку, которую я однажды случайно услышала, и которую он подарил всем нам. Конкурс был действительно сложным, трудным. Как я знаю, около трехсот произведений было представлено на этот закрытый конкурс. Но жюри выбрало его музыку… И я рада этому. Рада, что своим скромным участием, если это можно назвать участием, помогла узнать этого молодого композитора.

Зал прервал аплодисментами.

— Но Гейл помогла лучше организовать отдельные гармонические ходы и элементы, — заметил Александр. — Она и аранжировала всё произведение. Понимаете? Поэтому, будет справедливо, если авторов этой музыки будет двое: Маккинли и Смирнов. Я так думаю. — Потребовал Александр.

— Оу! Отличный поступок, парень. Мне нравится, — с расчётом на публику, бурно похвалил мистер Мюррей, отбив аплодисментами уже все свои ладони. — По-моему, нет проблем.

Гейл качнула головой.

— Тогда всё же пусть первой стоит фамилия мистера Смирнова. Ладно? — потребовала она.

— Идёт, — согласился вице-председатель.

— О, кей! — кивнул и Александр.

«Оу, йес!»

Целый спектакль получился. Публика с удовольствием наслаждалась интересным лирическим сюжетом. Молодцы сценаристы, молодцы режиссёры, молодцы парни, хорошо дело своё знают. Да и русский этот парень ничего, хоть и в военной форме. И девушка эта, американка, тоже приятная. Правда чуть затянули представление, можно бы и покороче, но, в общем, нормально всё… Нормально.

На фоне наплывшей органной полифонии, вдруг, снова резко и торжественно протрубили фанфары. Внимание, господа! Что там дальше? А, награждение.

Приятный момент. Важный.

Рой церемониймейстеров вносят на сцену, в начале — смотрите-смотрите, какая шикарная! — хрустальный прозрачный шар. Да, большую хрустальную шар-сферу. В ней, несколько меньших размеров, в невесомости, висит модель-копия земного шара, со всем своим рельефом, и в цвете. Сам хрустальный шар опирается на стилизованную подставку в форме заботливых человеческих рук. В основании что-то написано. Телекамеры не успевают разглядеть все детали, показывают на свои мониторы то общий план движения, то крупно сам приз, то восторженно-удивлённые лица награждаемых, то торжественные лица церемониймейстеров. За шаром выносят сертификат, естественно огромный. Метр на пятьдесят сантиметров, где-то. Удостоверяющий авторство победителя, название конкурса, место проведения конкурса, его дату, печати и подписи. Всё выполнено на уровне хай-тека, в виде дорогой эксклюзивной работы. Затем, появляется такого же примерно размера символический чек, на реальные двести пятьдесят тысяч Евро. Сколько-сколько? — прошелестело по залу. — Всего лишь? Телекамеры услужливо показывают крупную надпись. Да, двести пятьдесят тысяч Евро.

— Сильно! Двести пятьдесят тысяч! — опуская бинокль, наклоняется к своей соседке пожилой джентльмен. — Ты оценила?

— Да, молодцы организаторы. Солидно всё устроили, — соглашается его спутница, горделиво оглядываясь вокруг.

— Я не о том, я о деньгах. Как этим русским в этот раз повезло, всё им досталось, — в голосе мужчины заметна нотка зависти, и недовольства.