Я сглотнула — и шагнула назад. Выпустила ее плечо. Линайя задержала на мне взгляд еще на один краткий миг — и осушила чашу. Там, у края заводи, она пошла в рост: темные корни разворачивались и удлинялись, серебристые ветви раскинулись во все стороны, подымаясь все выше и выше, к вершинам под стать бездонному озеру внутри ее. Она возносилась к небу, она росла и росла, одеваясь белыми гирляндами цветов, добавляя шероховатости стволу под пепельно-серебристой корой.

Я снова стояла в роще одна. Но вот голоса птиц смолкли. Сквозь деревья я видела, как в страхе метнулись прочь олени — только белые хвосты мелькнули. С деревьев падали листья, сухие и бурые, и, тронутые инеем, похрустывали под ногами. Солнце садилось. Я обняла себя руками; мне было холодно и страшно, дыхание вырывалось белыми облачками, босые ноги непроизвольно отдергивались от промерзшей земли. Чаща смыкалась вокруг меня. И выхода не было.

Но вот предо мною забрезжил свет: резкий, слепящий, такой знакомый свет «Призывания». Преисполнившись надежды, я снова свернула в рощу, уже припорошенную снегом. Время возобновило ход. Немые деревья были черны и голы. Свет «Призывания» лился сквозь них одним-единственным лунным лучом. Озерцо поблескивало расплавленным серебром: из воды кто-то выходил.

Это была Лесная королева. Она с трудом выбралась на берег, оставляя за собою на снегу черную полосу обнажившейся земли, и рухнула ничком, по-прежнему в своем намокшем белом траурном платье. Она полежала немного, свернувшись клубочком, пытаясь отдышаться. И наконец открыла глаза. Медленно приподнялась на дрожащих руках, оглядела рощу и новые сердце-древа. В лице ее отразился ужас. Королева с трудом поднялась на ноги. Платье, перепачканное грязью, леденило ей кожу. С холма она оглядела рощу — а затем, запрокинув голову, медленно заскользила взглядом все выше и выше по раскидистому сердце-древу над нею.

Спотыкаясь в снегу, королева прошла несколько шагов вверх по холму и обняла руками мощный серебристый ствол сердце-древа. Постояла там мгновение, дрожа всем телом. Затем наклонилась и прижалась щекой к коре. Она не плакала. Ее открытые глаза были пусты и незрячи.

Я понятия не имела, как Саркану удалось в одиночестве сотворить «Призывание» и что такое происходит, но я выжидательно застыла, надеясь, что видение покажет мне выход. Вокруг нас, искрясь в резком свете, падал снег. Он не касался моей кожи, но быстро заметал королевины следы, снова застилая землю белым покровом. Лесная королева не двигалась.

Сердце-древо тихонько зашелестело листвой, нижняя ветка участливо склонилась к ней. На ветке раскрывался бутон — несмотря на зиму. Цветок расцвел, лепестки опали, завязался крохотный зеленый плод — и, уже золотисто-зрелым, упал с ветки к ее ногам как ласковое приглашение.

Лесная королева подобрала плод. Постояла немного, держа его в ладонях… И тут в безмолвии рощи снизу по реке донесся знакомый резкий и глухой стук — в древесину вгрызался топор.

Королева застыла, не донеся плода до рта. Мы обе стояли и напряженно прислушивались. Стук раздался снова. Лесная королева уронила руки. Плод упал и затерялся в снегу. Королева подобрала смятые юбки и сбежала вниз по холму и в реку.

Я мчалась за ней, сердце у меня стучало в такт мерным ударам топора. Звук вывел нас к самому концу рощи. Тонкий стволик уже вымахал в крепкое и высокое дерево с широкой кроной. У берега стояла привязанной резная лодка; двое дровосеков рубили сердце-древо. Они бодро орудовали тяжелыми топорами, сменяя друг друга, и каждый вгрызался в дерево все глубже. Во все стороны летели серебристо-серые щепки.

Лесная королева издала вопль ужаса, и он воем раскатился между деревьями. Потрясенные дровосеки прервали работу, крепче сжали топоры и заозирались по сторонам. Королева набросилась на них, схватила их за горло длинными пальцами и отшвырнула от себя в реку. Они забарахтались в воде, откашливаясь и отплевываясь. А королева опустилась на колени рядом с накренившимся деревом. Она зажала всеми пальцами сочащийся надруб, словно пытаясь стянуть его края. Но дерево было ранено слишком глубоко — не спасти! Оно уже наклонилось над водою совсем низко. Оно рухнет — будь то спустя час или день.

Королева выпрямилась. Она дрожала, но не от холода — от ярости, и земля содрогалась с нею вместе. Под ее ногами внезапно разверзлась трещина и разбежалась в обе стороны вдоль края рощи. Королева перешагнула через расширяющийся провал; следом за нею успела перепрыгнуть и я. Лодка опрокинулась в пропасть и исчезла. Река с ревом хлынула с обрыва, роща ушла вниз, под защиту утеса, в туманную пелену. Один из дровосеков оступился в воде — течение поволокло его к краю, и бедняга, заорав, сорвался с высоты. Второй кричал, тянул к нему руку — но поздно.

Молодое деревце опустилось вниз вместе с рощей; порубленное древо вознеслось вместе с нами. Второй дровосек кое-как выбрался на берег, пытаясь удержаться на ногах: земля под ним ходила ходуном. Королева надвигалась на него. Дровосек размахнулся топором; топор скользнул по ее коже и со звоном отлетел в сторону, выскочив из рук. Королева словно не заметила. Глядела она потерянно и отрешенно. Она схватила дровосека и отнесла его к раненому сердце-древу. Бедняга вырывался, но тщетно: королева притиснула его к стволу, из земли потянулись вьющиеся стебли и прикрутили его к нужному месту.

Пленник выгибался всем телом, лицо его исказилось от ужаса. Лесная королева отступила на шаг. Его ноги и лодыжки, привязанные точно к надрубленному срезу, где топоры вгрызались в древесину, уже начали изменяться: они врастали в ствол, башмаки лопнули и свалились со ступней, пальцы удлинялись, превращаясь в новые корни. Напрягшиеся руки застывали ветками, пальцы сплетались друг с другом. Дико вращающиеся глаза исчезали под серебристой корой. Я подбежала к нему, охваченная жалостью и страхом. Мне никак не удавалось поддеть кору руками, а магия в этом месте не срабатывала. Но просто так стоять и смотреть я не могла.

Дровосек с усилием подался вперед. Прошептал «Агнешка!» голосом Саркана — и исчез; лицо его скрылось в огромном темном дупле, открывшемся в стволе. Я ухватилась за края и влезла в дупло следом за ним, прямо в темноту. Тугие корни дерева тесно сплетались друг с другом; в ноздри мне забивался сырой теплый запах свежевзрытой земли — и назойливая вонь огня и дыма. Мне хотелось поскорее вылезти обратно; мне тут не нравилось. Но я знала — возвращаться нельзя. Я же здесь, внутри дерева. Я надавливала руками, проталкивалась и пробиралась вперед, вопреки всем инстинктам и страхам. Я прощупывала опаленную, растрескавшуюся древесину вокруг себя, щепки царапали мне кожу, липкая живица забивалась в глаза и нос, воздуха не хватало.

Меня душили запахи дерева, и гнили, и пожара.

— Аламак, — хрипло прошептала я заговор, позволяющий проходить сквозь стены, и протолкнулась сквозь поврежденные древесные волокна и кору назад, на дымное пепелище в разоренной роще у заводи.

Я вышла на холм. Мое платье насквозь пропиталось зеленой живицей, расколотое молнией дерево высилось за моей спиной. Над рекой все еще разливался свет «Призывания», и последние мелкие лужицы, оставшиеся от озерца, поблескивали в нем точно полная луна над горизонтом, такая яркая, что глазам больно. Саркан стоял на коленях на противоположном берегу заводи. Губы его были влажны, из горсти капала вода — только губы да рука и не были покрыты плотным слоем сажи, грязи и копоти. Он пил из Веретенки и воду, и силу, чтобы у него достало мощи произнести «Призывание» в одиночестве.