– И что же?

– Это – не технические неполадки. Он получил указание от самого Дэвида. Как раз тогда, когда ты делала пробы на площадке.

Я не хотела признать очевидное:

– Какое указание?

– Черт, Эль… Пойми, я рассказываю тебе об этом не потому, что у нас с тобой что-то было. Уверяю, у меня нет намерений рассорить тебя с твоим приятелем. Я просто должен тебе открыть на него глаза!

– Какое указание он ему дал, твоему чертову Гийому? Говори!

Мне хотелось кричать, но я сдержалась из опасений, что мой голос взорвет тишину в пустынном коридоре.

– Он приказал ему не выпускать в прямой эфир тот сигнал, что идет со съемочной площадки, из операторской, пояснив, что в это время надо запустить фильм, ранее предусмотренный в программе.

У меня не было слов. Наконец, я встряхнулась, и ноги сами понесли меня к лифту.

– Что на него нашло? Почему он так решил? И почему как раз тогда, когда?..

– Понятия не имею. У него на восемнадцатом этаже, в кабинете, есть экран и пульт управления. Он в реальном времени следит за всем, что выходит в эфир на телеканале. Он видит все, что транслируется на мониторы в операторской, и у него есть право допустить в эфир или нет любую передачу, в том числе прекратить прямую трансляцию.

– Да, я в курсе. Но как объяснить… это?

– Все, что я знаю, это то, что Дэвид видел тебя на экране… И что потом дал прямое указание Гийому. Вот так. Теперь ты знаешь все.

Да, теперь знаю. И из этого всего я постаралась вытянуть некоторые позитивные моменты. Так же утопающий в море барахтается в надежде отыскать среди бушующих волн спасательный круг. По крайней мере, Ребекка не будет меня преследовать за нарушение тайны НК; Соня не предстанет перед всей страной в роли хотелки; никто на канале не сможет уличить меня в том, что я вела двойную жизнь; и, наконец (в данный момент это, пожалуй, самое важное), мое внезапное исчезновение в конце передачи не будет иметь никаких неприятных для моей команды последствий. Подведенный итог вызвал чувство слабого облегчения, но не смог надолго сдержать закипавшую в сердце злобу. Что же делать? Вопить от боли и унижения? Ворваться в кабинет к Дэвиду и вцепиться ему в горло? Дать пощечину, как он мне когда-то? Посчитаться с ним за все, что было между нами в последнее время (а ведь накопилось столько, что нам стало тяжело тащить этот воз)?

Но у меня вдруг пропало всякое желание доискиваться до правды. И расхотелось искать причину такого поворота событий. Как мне надоели браться Барле с их притворством! Что я рассчитываю получить от Дэвида? Свежую ложь? Еще одно унижение? Новое предательство?

– Эль? Эль, ты в порядке?

Фред возник в моем сознании. Вернулся.

– Да…

– Ты уверена? Хочешь, я за тобой приеду?

– Нет-нет. Все будет нормально, – ответила я, нажимая на кнопку вызова лифта. – Слушай, могу я попросить тебя об одной услуге?

– Да, конечно.

– Мне не хочется, чтобы вся эта история просочилась наружу. Не говори пока никому. Сделай это для меня, пожалуйста. Я могу рассчитывать на тебя?

В это время подкатил лифт и распахнул свои стальные челюсти. Я вошла, и у меня возникло ощущение, что я по собственной воле делаю шаг в глотку железного механического монстра: злой дух башни Барле вскоре проглотит меня целиком.

Когда пасть закрылась за моей спиной и лифт устремился в глубины небоскреба, связь прервалась, я не услышала, что ответил Фред. Мне показалось, однако, что я могу на него положиться. Да и что оставалось делать?

Огненный шар в японском мультике.

Взрыв в американском блокбастере.

Инфрабасовые ноты английской музыки в стиле техно.

Я остановила свой выбор на этих трех изображениях. Усатый профессор из университета был бы мной доволен: подобранные метафоры действительно отражали суть поколения, к которому он сам не принадлежал. А если серьезно, то я чувствовала себя морально раздавленной.

Дэвид, Луи, София, Ребекка… и даже Мод, родная мать, – все мне лгали. Все оказались обманщиками. Каждый предлагал свою историю, либо неполную, либо приукрашенную, либо лживую насквозь. Действительность, которую они рисовали, походила на виртуальные конструкции, взятые из видеоигр или фантастических фильмов, где по мере развития сюжета на глазах главного героя реальность постепенно рушится и все погружается во мрак. Как гигантское изображение, составленное из пикселей, не имеющее ничего общего с настоящим миром. Матрица с вымышленными персонажами. И я среди них.

Злая ирония судьбы – единственный, на кого я сейчас могу рассчитывать, это парень, которого я бросила. Выйдя из прохладного нутра башни, я столкнулась с жарким полуденным летним днем, который набросился на меня, как хищник из-за угла. Мне захотелось смеяться. От бессилия и злости.

Возвратившись в особняк Дюшенуа, я обнаружила, что я не одна такая, кому сейчас плохо. Игры между мопсами и моей кошечкой, видимо, закончились перепалкой. Я нашла свой пушистый комочек, съежившийся в углу, все еще дрожащий от потрясения, с расцарапанной мордочкой, одно ушко прокусано насквозь, все в крови. Я осторожно взяла кошку на руки, чтобы она не расцарапала и меня заодно, в пылу самозащиты, нежно прижала к груди, погладила и отнесла в ванную. Мне нужно было привести ее в порядок, промыть ранку, успокоить. После этого я закрыла Фелисите в нашей спальне, подальше от этих двух зубастых разбойников, чтобы она побыла одна и пришла в себя. Конечно, кошка не была здесь в полной безопасности, как, впрочем, и я сама, но на данный момент другого выхода у нас с ней не было. Может, следовало отвезти ее в Нантерр? Может, мне и самой туда вернуться? Я сделала усилие, чтобы отогнать от себя мысль о странном совпадении наших судеб, о крушении сложившегося уклада, случившемся у нее и у меня в один день. Но это было нелегко. Дурные предчувствия умножаются по мере того, как обретают смысл все происходящие вокруг события. Их можно толковать так или иначе, чтобы усилить или, напротив, рассеять возникшие подозрения. Но мне в данный момент все виделось в черном свете, любая деталь царапала по сердцу и неумолимо влекла к пропасти.

Я хотела, но не стала обзванивать участников моей драмы. Что нового они могли бы сообщить? Как бы стали выкручиваться? А я? Запутавшись и ничего не понимая, я готова выплеснуть им в лицо свое раздражение и гнев, но только и всего. А зачем? Какие конкретные обвинения я могла бы им предъявить за исключением обмана, тайну которого раскрыл мне Фред? А этого недостаточно. Одни сказали бы, что были не в курсе, а другие с невинной физиономией объяснили бы происшедшее как досадное недоразумение: «Ах! Тебе разве никто не сказал? Это была просто генеральная репетиция, приближенная к реальным условиям. А настоящая премьера состоится только на следующей неделе». Ладно, посмотрим…

Видеть, как они врут в лицо, слышать фальшь в их голосах, замечать, как они прячут глаза, обнаруживать другие неоспоримые доказательства неискренности – для меня это было слишком! А с другой стороны – явно недостаточно! Я все еще не могла понять, как и с какой целью устроена эта интрига. Что лежит в основе клубка противоречий? Кто кем манипулирует? Какую роль взял на себя каждый из участников? В ком уже проснулась совесть, есть ли хоть кто-нибудь, кому стыдно за устроенное надувательство? Дэвид среди всех мне казался самой загадочной фигурой, его роль в происходящем труднее всего было объяснить. Он, такой светлый, восторженный, сияющий, харизматичный, на самом деле представлялся звездой, но звездой мрачной, таинственной, только одна грань которой, узкая и обманчивая, была на виду, а все остальное оставалось во мраке. Чем больше я пыталась разгадать его тайну, тем чаще задавалась вопросом: как же так получилось, что я влюбилась в него?