— Ты что? — спросил Лук.

Деревенька в десяток домов, которая лепилась к косогору, стояла в тишине.

— Ставни закрыты на избах, — сказал Тарп. — Кто-то предупредил жителей. Скотины нет. Птицы. Ушли.

— Ну, — задумался Лук, — может быть, кто-то из предыдущих деревенек взял лошадь да помчался по тракту?

— Вряд ли, — покачал головой Тарп. — Народ тут не такой. Своим еще, может быть, посочувствует, а дальше — гори оно все огнем. Деревенька маленькая, в таких и оплотов нет. Тронули. Дальше будет деревня с оплотом.

Не слишком нахоженный, поросший травой проселок полз по полям, поднимался на холмы и спускался с них, огибал рощи и дубравы, сторонился болот. Знал Лук такие проселки, по осени лучше не рисковать, или держаться больших трактов, или расставлять балаган где-нибудь на перекрестке близ сторожевой башни, рынка да постоялого двора, чтобы и время дождей переждать, и народ бы менялся. Какой ты ни будь искусный артист, а все одно, вряд ли кто будет на тебя смотреть несколько дней подряд, а если и будет, то уж не полезет в кошель за монетой. Хотя порой выбора не оставалось и приходилось понукать лошадей и тащиться через непролазную грязь. И на этой дороге повозка Куранта не была в диковинку, только Лук не знал все деревни наперечет и не помнил, в какой из них есть оплот, а в какой нет. А вот Тарп не иначе как собирался становиться или старшиной ловчих самого иши, или самим воеводой, каждую деревню знал не только по названию, но и сколько в ней домов, и есть ли в деревне оплот. Оплот в последней деревне действительно был. Только дверь на нем была выворочена, внутри кто-то выл, а у входа сидел, опустив голову, дородный селянин.

— Староста есть? — спросил Тарп.

— Я староста, — безжизненно проговорил мужик.

— Что случилось? — Тарп требовательно повысил голос.

— Не поверил я, — пробормотал мужик. — Хорошему человеку не поверил. Сказал он, что уходить надо, а я в оплот бабенок согнал. Мужиков-то сейчас нет, на промысле все, лес сплавляют, а я вот, дурень, не поверил. Вот и доигрался.

— Яснее говори, — рявкнул Тарп.

— Человек вчера был, — размазал сопли по щекам староста. — Не молодой. Чуть сутулый. Седой. С палкой суковатой Да на лошади. С двумя лошадьми. Сказал мне, что вражина идет по тракту. Из Пустоты вражина. Не в каждой деревне, но убивает. Ворожбу затевает и убивает человека. Обычно молодого. Парня или девку. Сказал, что уходить надо, издали, за лигу или дальше, смотреть, как пройдет мимо, можно возвращаться. А я не поверил. Нет, поверил, но решил оплотом обойтись. А он предупреждал, говорил, чтобы в оплот не прятались. Говорил, что никого еще оплот не спасал. В том его сила, что если в оплот кто не успел, так мерзость пустотная им и довольствуется, а если голодна или нужда у нее до плоти, то и оплот разворотит!

— Дальше! — почти зарычал Тарп.

— А дальше все, — развел руками староста и с болью обернулся внутрь оплота. — Вон, слышите, девка воет? Сестру ее забрало чудовище. Семнадцати лет сестра. Подошел к нашему укрытию, дверь железную вырвал, словно она из гнилушки сколочена, зашел, понюхал, девку посочнее схватил за волосы да потащил. Мать ее за ногу его схватила, кричать начала, а он ногой только притопнул, хребет ей и переломил.

— И? — скрипнул зубами Тарп.

— И все! — вздохнул староста. — Конь у него — словно зверь какой! Запрыгнул на него да и погнал туда. К мосту. — Он махнул рукой на восток.

— Давно? — спросил Тарп.

— Да уж с час, — замотал головой староста.

— Поспешим, — бросил Тарп, понукая лошадь.

— Хочешь все-таки сразиться? — спросил Лук, стараясь держаться рядом с побледневшим старшиной.

— Не знаю, — напряг тот скулы. — Тут речка бурная, по ней местные мужики лес сплавляют почти из-под Намеши. На речке мост. За мостом большое село. Надеюсь, что староста того села умнее этого, но Хантежиджа раскидывает ворожбу всегда в деревне. Если не в этой, так в той.

— И что собираешься делать? — не понял Лук.

— Он спешивается, — отрезал Тарп. — Спешивается, когда ворожит. Оставляет своего зверя в стороне, шагах в пятидесяти, не ближе. Надо его подранить. Эх, ни самострела, ни ружья нет. Подраним — сможем уйти. Может, он о девке пока забудет, она и убежит. А там-то, какой бы страшный он ни был, а все пеший конному не соперник. Уйдем. Если страшновато, Кай, можешь развернуться. Не обижусь!

Уходить Луку не хотелось. Сейчас, когда старшина хиланской стражи понукал коня рядом с ним, когда ветер бил в лицо, а за спиной остались несколько трупов оттого, что через деревни Текана двигался зверь в облике человека, все то, что копилось последние дни внутри Лука, готово было выплеснуться наружу. Жгло ему глотку, дурманило голову так, что уже вблизи моста он начал пришептывать чуть слышно: «Спокойнее, спокойнее, спокойнее». Вот копыта лошадей застучали по дубовому настилу короткого моста, соединявшего известковые берега бурной речки, за речкой тракт полез на очередной холм. На холме под красноватым небом показались выкрашенные охрой уже привычные избы, лошади взлетели наверх, и уже сверху Лук разглядел сразу все — и длинную улицу большого пустого села, и раскинувшуюся через четверть лиги сельскую площадь, и вычерченный в ее пыли рисунок. Визжащая, бьющаяся в ужасе девчонка уже лежала в центре круга, над ней склонилась черная тень Хантежиджи. Тарп зарычал, закричал, заорал, чтобы остановить ловчего, тот поднял голову, свистнул своему черному коню и пронзил несчастную мечом.

Рисунок сразу же оделся пламенем. Девчонка умолкла, замолчал и Тарп, вытянув из ножен хиланский меч, но зверь Хантежиджи уже бежал навстречу всадникам, на ходу обращаясь из лошади именно в зверя. Лапы изогнулись, туловище опустилось к земле, лошадиная морда раздалась в стороны и оскалилась желтыми клыками. Только черное седло осталось на прежнем месте. И Лук смотрел именно на седло, потому как лошадь Тарпа оказалась резвее, и он уже вытянулся вперед, чтобы поразить черную, лоснящуюся на солнце мерзость, и загородил зверя. И когда седло дернулось, Лук понял, что зверь прыгнул. Лошадь Тарпа снесло черным вихрем вмиг. Старшина от удара вылетел из седла и через уже разодранное горло собственной лошади, и через окровавленную, наполненную лошадиной плотью пасть зверя, и через седло полетел кубарем в пыль, а Лук подобрал ноги под себя и через мгновение прыгнул. Щелкнул длинный шипастый хвост, но седока в седле уже не было. И когда зверь начал поднимать оскаленную морду над тушей лошади, Лук уже был над ним. Меч вошел в упругую спину, как нож в зенский окорок, только вместо бело-розовой мякоти распахнул багровую плоть, и грозный рык чудовища почти сразу сменился визгом.

— Руку! — прохрипел Тарп, успевший поймать кобылу спутника. Лук разглядел удивленный взгляд старшины, убрал меч в ножны и через миг оказался на крупе дрожащей лошади. Вычерченный Хантежиджей рисунок пылал. Луку показалось, что он успел еще разглядеть в языках пламени мутный силуэт белого сиуна, но Тарп уже торопил кобылу вперед, мимо огня, по пустой сельской улице. Промелькнуло два десятка домов, впереди показался оплот и околица, и только тогда далеко за спиной раздался полный бессилия и злобы вой.