Харава сдвинул на живот поясную сумку, вытащил из нее холщовый кисет, высыпал на стол крохотные жестянки и глиняные пузырьки, после чего начал убирать их один за другим обратно, пока на столе не остался крохотный сверток. Харава осторожно и медленно развязал атласный шнур, которым был перехвачен сверток, развернул сначала кусок бархатной ткани, затем полоску пергамента тонкой выделки, испещренную письменами, после этого настал черед шелкового платка. Внутри оказалась бутылочка из зеленого стекла, пробка которой была залита сургучом. Лекарь поднял ее, осторожно встряхнул, посмотрел через стекло на окно. Внутри бутылочки переливалась вязкая, темная жидкость. Харава расправил платок и так же осторожно и медленно в обратном порядке повторил все действия по распаковыванию чудодейственного средства. Потом протянул сверток Тарпу:

— Вот. Если твой благодетель до того, как лишился мужской силы, ее имел, то подействует безотказно. Запомни. Принимать по одной капле на язык сразу после полудня в течение недели каждый день. Потом раз в неделю — месяц. Потом раз в месяц — один год. На этом все. Тут хватит, чтобы вылечить десяток таких, как Квен. Если есть сомнения, что это не яд, можешь лизнуть сам. Хотя я бы пожалел потом твою женушку. Но она ведь в Хилане осталась? А воевода, как тут ходят слухи, отбыл в Хурнай? Большая Тулия собирается? Новый смотритель готовится к рукоположению ишей?

Тарп молча взял сверток, выдернул из-за пазухи сразу три шнура, на которых висели ярлык старшины, знак клана Чистых — клана Паркуи, маленький белый щит и кисет. Убрал сверток в кисет, заправил ценности под рубаху, снял с пояса кошель.

— Нет, — покачал головой Харава. — Выставил бы счет монет в десять золотом, но не теперь. Скоро Пагуба начнется, Тарп. Золото будет валяться на дорогах Текана, словно мусор. Потом, я же говорил уже о маленькой услуге?

— Ты говоришь так, словно тебя Пагуба не коснется, — бросил старшина.

— Всех коснется, — задумался Харава. — Я хороший лекарь, Тарп, но не только. Как уже говорил, я чувствую. Многое чувствую. Вовремя убрался из Ака. Вовремя уберусь и из этого трактира. Но когда начнется Пагуба, убираться мне будет уже некуда. Ничего. Заползу в какую-нибудь берлогу, отлежусь. А когда все закончится, выйду. И буду опять бродить по Текану, если найду такие дороги, на которых не будет вонять мертвечиной. Ты ведь уже понял, что эта мерзость меня ищет ровно для того же, для чего и ты?

— Тогда почему он не достанет тебя?! — воскликнул Тарп. — Зачем он тебя гонит? Отчего белый сиун колеблется в его пламени? Чего он хочет?

— Вот его, — перевел взгляд на Лука Харава.

Пауза была долгой. Тарп сначала смотрел на Лука, затем перевел взгляд на Хараву, наконец потрогал рукоять меча, криво усмехнулся.

— Я знал. Может быть, неясно, но чувствовал. Случайностей не бывает.

— Ты мало что знаешь, — заметил Харава. — Что для тебя Пустота? Власть всего сущего? Покровитель? Благодетель?

Тарп молчал. Лицо его побледнело, на виске билась жилка.

— А если это враг? Да и почему «если»? Кто, если не враг, радуется бедствиям, а если их недостаточно, устраивает Пагубу? Кто, если не враг, разводит этих мерзких смотрителей, которые усердно полнят копилку страданий? А теперь подумай, что делать, если твой враг, если враг всего Текана приказывает тебе убить кого-то из людей? Ты видел этого рисовальщика? Видел, что он делает? Он — и есть Пустота. Часть Пустоты. На чьей ты стороне, Тарп?

Тарп долго молчал. Потом снова бросил быстрый взгляд на Лука, посмотрел на Хараву.

— Если бы десять лет назад иша не приказал уничтожить клан Сакува, Пагуба случилась бы уже десять лет назад. И половины тех, кто топчет теперь дороги Текана, не было бы в живых.

— Их уже были сотни, — медленно проговорил Харава. — Сотни Пагуб. А уничтожить клан Сакува, чтобы не наступала зима, в голову не приходило?

— Зиму нельзя остановить, а Пагубу можно, — стиснул зубы Тарп.

— Хорошо, — пробормотал Харава. — Тогда представь себе, что Текан — это наш общий дом. Не такой уж большой, кстати. И мы все — одна семья. Иногда мы ругаемся, бьем друг друга, но мы одна семья. И вот мы знаем, что раз в сто лет, или раз в пятьдесят лет, или раз в двести лет, неважно, но более или менее часто в наш дом заходит кто-то чужой и убивает когда половину жильцов, когда треть, когда четверть, а когда почти всех.

— И что? — вяло вымолвил Тарп, словно что-то уже решил для себя.

— И вот однажды этот чужой говорит: я приду убивать вас чуть позже, — продолжил Харава, — но за отсрочку заплатите мне. Убейте одного из ваших. Сами убейте. И вы убиваете. А Пагуба все равно наступает. Смотрители выискивают колдунов — которых чаще всего придумывают! — истязают и убивают невинных, а Пагуба все равно наступает. Не надоело?

— Я старшина хиланской стражи, — медленно и четко выговорил Тарп. — Да. У меня есть голова на плечах, но если я буду слушать то, что звучит у меня в голове, а не то, что приказывает мне воевода, и если так будет делать каждый, тогда не будет ни Текана, ничего.

— Отчасти ты прав… — начал говорить Харава, и в это мгновение Тарп нанес удар. Нож был у него в рукаве. Наверное, это движение было отработано за годы тренировок. Лезвие стало продолжением кулака, когда последний уже летел к сердцу Лука, и, если бы не тень, мелькнувшая над столом, тот бы не успел отстраниться. Хотя…

— Твое упорство достойно уважения, — выговорил Харава и опустил посох.

Тарп сжал губы и отбросил рукоять ножа туда же, куда только что улетело его лезвие. Лук с напряжением выдохнул, медленно встал, отошел на шаг.

— Садись, — усмехнулся Харава. — Садись, парень. Конечно, я далеко уже не тот, но пока еще могу справиться и с десятком таких, как этот старшина южной башни Хилана. Хотя справедливости ради замечу, что таких воинов, как Тарп, у Квена мало. Очень мало.

— О каком поручении ты говорил? — через силу вымолвил Тарп.

— Вот. — Харава выудил из-за пазухи темный лоскут, медленно разорвал его на три части. — Эта тряпочка вымазана в моей крови. Если бы не она, Хантежиджа не нашел бы меня, и даже сиун ему не помог бы. Белый сиун годами кружил по Аку и, хотя я жил в этом городе, не мог меня найти. Но теперь с играми пора заканчивать. Я дам каждому по кусочку ткани. Ты сейчас отправишься в Хурнай, мы в другие стороны. Пусть будет три следа. Но ты можешь не волноваться. Держи лоскуток в руке. Через час он начнет тлеть, тогда ты его отпусти. И все. След оборвется.

— Опять колдовство? — скривился Тарп.

— Если бы в Текане были запрещены песни и кто-то в твоем присутствии вдруг запел, ты тоже испытывал бы отвращение? — устало спросил Харава и подвинул лоскут Тарпу. — Это твоя работа за снадобье.

— Далеко ли я уйду за час? — поинтересовался старшина.

— Возьми его лошадь, — кивнул на Лука Харава. — А я с ним поделюсь своей. Все-таки мы почти родственники. И пусть я не Сакува, но у нас с ним один сиун на двоих. Да, и мешок не забудь с продуктами. До Хурная путь не слишком близкий, проголодаешься.