1177 годом сообщается, что рязанский князь Глеб при нападении на Владимирскую землю «и села пожьже боярская, а жены и дети и товар да поганым на щит, и многы церкви запали огнем». Из тех и других слов видно, что в XII веке дружинники и бояре были уже землевладельцами.

Одновременно с развитием боярского землевладения развивается также и церковное. В прежнее время князья отдавали церквам часть своих доходов или десятины. Эта десятина, или десятая часть, собиралась от даней, от даров, собираемых князьями на полюдьи[18], от разных пошлин и торговли. С XII века князья стали наделять своих богомольцев-монахов и прочее духовенство и давать на содержание церквей и монастырей села с челядью. Так Андрей Боголюбский дал владимирской церкви Успения Богородицы «свободы купленые и с данями и села лепшая, дани и десятины во всем и в стадех, и торг десятый». Слова «свободы купленые» указывают еще и на то, что в это время села с челядью продавали, покупали и дарили.

С сокращением торговли сократился приток иностранных денег, и с конца двенадцатого столетия замечается вообще обеднение южной Руси. В прежнее время многолюдные города, оживляемые богатыми рынками, привлекали много иностранцев, приносящих с собой разные знания, которые прививались понемногу местным жителям. Иностранцы строили русские храмы, украшали их и расписывали их стены, привозили на русские рынки разные предметы жизненного обихода и роскоши, неизвестные до сих пор на Руси. Вследствие общения с чужими, более образованными странами развивались искусства и просвещение, жизнь с внешней ее стороны делалась красивее и утонченнее. Но всем этим пользовались только верхние слои общества, в массе продолжали господствовать дикость и некультурность, народ продолжал видеть только темные и тяжелые стороны жизни. Овладевая торговыми путями, половцы жгли и грабили вместе с тем пограничные селения, и разоренные жители разбегались в разные стороны[19].

Жизнь хирела и затихала вокруг кипящего прежде деятельностью Киева и переносилась в новые центры. Одним из таких центров была Суздальская область, с вырастающим Владимиром, где развивался мало-помалу новый жизненный уклад, согласно новым порядкам и новым условиям.

Иллюстрации к разделу

Владимир. Общий вид города с берега реки Клязьмы. Открытка 1910-х гг.

Панорама города

2-я часть панорамного вида города

Вид из-за Клязьмы

Спасская церковь

Боголюбовский монастырь.

Остатки палат князя Андрея Боголюбского

ГЛАВА IV

Андрей Боголюбский. — Его участие в войнах отца. — Своевольное удаление его из Вышгорода на родину. — Построение Успенского собора и украшение Владимира. — Религиозность князя. — Борьба его с иноверцами и неудачная попытка перенести митрополию во Владимир. — Борьба с Новгородом и Киевом. — Разрушение и унижение Киева. — Смерть Андрея и отношение к ней населения. — Местное предание, относящееся к этому событию.

Новые начала и новые веяние нарождались постепенно в северо-восточной Руси, и первым выразителем их из князей был сын Юрия Андрей. Он родился в глуши и вырос вдали от беспокойной, полной смятения жизни юга. Первый город, который он получил в управление, был маленький, недавно возникший пригород Владимир. На глазах Андрея вырастали в княжение его отца новые города, оживлялись пустынные поля и заселялся малолюдный до сих пор край гонимыми судьбой пришельцами. Он видел заботы отца об этих пришельцах, заботился о них сам, привык думать, что они не обойдутся без помощи его или его отца, привык надеяться, что эта зависимость от князя создавала и почти безусловное подчинение ему в этих новых поселениях.

Не то видел Андрей в старых русских городах. Княжение его отца как раз совпало с возрастанием силы и значения веча, накладывавшего узду на властолюбие князей. Постоянные распри князей между собой подорвали княжескую власть и доверие к ней, выдвинули на первый план значение народного управления. Народ видел, что ему нужно самому заботиться о себе, самому охранять себя, насколько возможно, от полного разорения. Принявший по воле отца участие в княжеских войнах, Андрей ясно увидал всю непрочность положения князя при таких условиях и возненавидел жизнь, полную беспокойства, тревожных смут и волнений. Он не мог понять страстного влечения отца к киевскому столу, старался настраивать его на примирение с князьями соперниками, тянул его скорее домой, в спокойную глушь Залесья, когда борьба кончалась успехом противников.

Летописец указывает на пылкую храбрость Андрея в битвах и на способность его быстро остывать и быть спокойным и рассудительным, когда требует этого дело. Он утешал отца, когда старик плакал горькими слезами, расставаясь второй раз с мечтой о киевском княжении, которое доставалось Изяславу. «Нам теперь делать здесь нечего, батюшка, — говорил Андрей, — уйдем-ка домой затепло».

Получив, наконец, киевский стол, Юрий все-таки не мог чувствовать себя спокойным, потому не хотел отпускать от себя Андрея, на которого надеялся больше, чем на других сыновей. Он посадил его поблизости от себя в Вышгороде. Но Андрей не чувствовал себя здесь дома и тосковал о своем захолустье на севере. Неуютно жилось здесь, вероятно, и его приближенным суздальцам. Может быть, уступая и своему желанию, и их уговорам, Андрей покинул Вышгород ночью, тайком от отца. Вероятно, и не одна забота о личном спокойствии побудила его к этому поступку. Надо полагать, что в его голове созревал уже в это время план возвысить землю, которую он считал созданием своим и своего отца. Киев привлекал к себе, между прочим, своими святынями и чудотворными иконами. Андрей хотел придать своему родному краю этот религиозный ореол.

В вышгородском монастыре была икона Богородицы, привезенная из Царьграда и, согласно преданию, писанная евангелистом Лукой. Народ считал эту икону чудотворной. Рассказывали, что она меняла место в храме по своему желанию, уходя со старого сама. С помощью церковных служителей Андрей похитил икону и тотчас же скрылся из города вместе с женой и приближенными. Во время путешествия икона проявила свои чудесные свойства, указав, как говорит летопись, место, где желала находиться. Желание это совпало с намерениями князя возвысить Владимир над старыми городами Ростовом и Суздалем. На некотором расстоянии от Владимира остановились