с приездом послов его потянуло с чего-то на воспоминания… Свою службу он начал давно, ходил в поход на шведов под Ругодив, ещё два десятка лет назад, при царе Фёдоре, хотя и был в ту пору ещё совсем юнец и стольник. Ну разумеется, он был в государевом полку ясаулом, как и многие стольники, его приятели… «Сёмки-то Годунова уже нет в живых, а Ванька Годунов сейчас в Калуге, вторым воеводой при Скотницком. Михайло Романов помер, в ссылке… Андрюшка Телятевский ходил тогда у другого саадака, а Петька Басманов был при другом копье. И, как всегда, они повздорили из-за мест…» Да, в рынды брали юношей пригожих, статных, к тому же из родов обычно знатных. А вот в подрынды уже не то. Поэтому туда попал и Яков Борятинский со своим братом Федькой… Повёл с собой царь Фёдор тогда весь цвет московских людей: Мстиславские, все князья Трубецкие, Романовы, все Годуновы… Среди них был и князь Иван Васильевич Сицкий, его дядя, боярин и опытный воевода, женатый на Евфимии, племяннице царицы Анастасии, в девичестве Романовой, первой жены Грозного. Алексашка гордился тем своим походом, хотя не отличился он в нём ничем. Потом он стольничал на приёмах послов. Свою руку он приложил и под соборной грамотой на избрание в цари Бориса Годунова. Опала Романовых при Годунове застала его воеводой в Шацком. Да, он не пострадал в ту пору так, как его дядька, Иван Васильевич, со своей женой Евфимией Романовой. Но досталось кое-что и ему… На свадьбе же Расстриги с Мариной он стольничал, обслуживал польских послов, стоял третьим разрядом: за кравчим Ванькой Хворостининым, молокососом, и Данилой Мезецким. А за столом гостей, послов, потчевал Митька Пожарский, стольник… И вот теперь он, князь Алексей, тоже Рюрикович, здесь. А как тут оказался?.. Рассказ долгий. Такое может поведать вон и Трубецкой, тот ходил мовником с Расстригой в баню… Тоже есть что вспомнить. Хм!.. Так что знают они этого своего нового царя, отлично знают. Точнее, вообще не знают: кто он таков, откуда появился…

Не успели они устроиться за столом, как пожаловал Дмитрий Трубецкой. За ним, шумно отдуваясь после подъёма на высокое теремное крыльцо, ввалился дородный Плещеев. Войдя в палату, Трубецкой зябко передёрнул плечами, зашарил взглядом по столу: есть ли что-нибудь выпить, да покрепче бы… Он по-приятельски похлопал по плечу Третьякова: «Как живёшь?» — и уселся на лавку рядом с Сицким, поближе к нему: всё-таки косточка-то своя, княжеская…

К столу подали водку и закуску.

— Ну, что скажете, думники? — спросил Димитрий их.

— А что говорить-то, государь! — поднял на него простоватые глаза Плещеев. — Мы ведь за тебя стоим… Ить постоим!

— Не стоять, Григорий, а решать надо, как быть далее, — ухмыльнулся Сицкий над Плещеевым: тот был туговат на голову.

— Ну так и решай, думец! — выпучив подслеповатые глаза, огрызнулся Плещеев.

— А я говорил уже давно: уходить надо от Рожинского. На худое он повернул. Вот попомни моё слово, государь, отступится он от тебя!

— Но куда, куда?!

— В Тулу, а лучше в Калугу, — заговорил Третьяков, слегка играя голосом. — Там Скотницкий, воевода крепкий, тебе крест целовал…

— Сегодня целуют, а завтра воруют! — визгливо, фальцетом вскрикнул Димитрий.

Жалобный голос и затравленное выражение на его лице неприятно поразили Трубецкого. И у него впервые закралась тревожная мысль: держаться ли его дальше?..

— Государь, положись на нас, — сказал он, отгоняя сомнение. — Устроим так, что ни одна польская душа не узнает.

— Поднять донцов! С ними прорвёмся, уйдём! — появился в горнице и сразу же заговорил Михалка Бутурлин, на мгновение закатил, как капризная девица, свои скрытные, затянутые туманом глаза.

Матюшка махнул на него рукой, дескать, сядь и слушай:

— Ты что — здесь всех умней?!

И Михалка покорно прошёл в горницу и сел на лавку рядом с дьяком.

— Рожинский порубит, ох порубит! — закачал головой Плещеев; он испугался, завеяло большой дракой…

— Среди гусар много верных тебе, государь. Они, глядишь, помогут.

— Алексей Юрьевич, ты говори дело! Весь стан ещё прихвати! — оборвал Димитрий Сицкого, не понимая, то ли тот говорит серьёзно, то ли, а его хватит, ломает из себя дурака… «Хитёр и умён — всё равно извернётся!.. А ещё князь!»

— Тихо надо, тихо, только донцов. С шумом — пропадём. А так — как бы на прогулку, или вылазку, — подал опять голос Третьяков.

— А идти надо на Москву. Так никто ни о чём и не догадается. Ну, чего бы это тебе, государь, к Шуйскому-то уходить?

— И то дельно мыслишь, Гришка! — похвалил Димитрий Плещеева. — Вот завтра воскресенье, день самый тот. Ты, князь, — обратился он к Сицкому, — подготовь лошадей. А ты, Дмитрий, донских казаков, — сказал он Трубецкому. — Тайно от Заруцкого. Он тянет к гетману. Что открыть ему, а что нет, сам знаешь. Жду с донцами после заутрени. Всё, господа!

* * *

Уже с самого утра на другой день в польском стане началось оживление. На широком заснеженном поле мастеровые расчистили площадку, огородили её невысокой решёткой. Для послов принесли кресла. К полудню на поле потянулись гусары и пятигорцы, вооружённые, в латах, с пахоликами. Разбираясь по ротам, они кучками столпились за решёткой, задиристо толкались и приплясывали. Слышался взбодрённый вином говор, смех, изредка вспыхивала забористая перебранка. Все знали о приезде послов, догадывались о цели их визита, настроены были воинственно и крепко держаться конфедерации.

Стояла ясная солнечная погода, пощипывал ядрёный мороз. Но возбуждённые люди не замечали этого.

Послы явились в сопровождении Рожинского и Зборовского. Вслед за ними подошли и выстроились рядом королевские копейщики и гусары гетманской роты.

Зборовский подал знак трубачам, и над полем трижды пролетел сигнал внимания.

— Панове! — обратился полковник к тушинцам. — Сейчас от его королевского величества пан Стадницкий объявит вам его послание! То, о котором вы так много толкуете!

Каштелян поднялся с кресла, готовый к выступлению перед настороженно притихшим войском. Он был искушённым дипломатом и понимал, как сложна у него задача: переубедить вот этих людей, недоверчиво глядевших на его посольских. Димитрий привёл их под стены Москвы, обещая богатое жалованье, после того как сядет на престол. И многие из них вели тому Жалованью счёт и просто так, за здорово живёшь, не откажутся от него. В тушинском войске, как донесли ему ещё в Можайск лазутчики, с возмущением встретили весть о приходе короля под Смоленск, а теперь и посольства сюда, в городок, считая это посягательством на свою законную добычу в их войне. Опытным взглядом он подметил, что у Рожинского было много немолодых воинов, хорошо вооружённых