И хотя Меркулов приказал явиться срочно, Турецкий не удержался, чтобы не поинтересоваться, что здесь происходит.

— Привет, Володя! — Он пожал руку Яковлеву. — Чем это вы тут занимаетесь?

— Готовим ПКП — передвижной командный пункт. Аккуратней, аккуратней! — прикрикнул Яковлев на своих молодых сотрудников. — Это же вам не снаряды!

— А что? — спросил Турецкий.

— Система оперативной связи. Стереотруба с телекамерой и прибором ночного видения.

— ПКП, — повторил Турецкий. — Куда же вы его поставите?

— Умеешь ты задавать вопросы! — констатировал Яковлев. — Вот если бы еще так же хорошо умел на них отвечать! Увидимся позже. Похоже, ночка сегодня будет горячей!..

Шел уже девятый час вечера, но народу в МУРе было, как показалось Турецкому, не меньше, чем в самый разгар рабочего дня. Никто не шлялся по коридорам, не травил анекдотов, перекуривая на лестничных площадках. Все было словно бы пропитано тревожным ожиданием, предшествующим началу опасной и совершенно необычной по своему размаху операции.

В кабинете начальника МУРа генерала Федорова только что закончилась оперативка, на которой были окончательно уточнены задачи каждой из групп, участники совещания озабоченно пересекали приемную и расходились по своим кабинетам. Почти у всех под пиджаками и куртками угадывались кобуры с табельными «ПМ».

В просторном, не меньше меркуловского, кабинете начальника МУРа, кроме самого Федорова, были Меркулов и Генеральный прокурор России.

Федоров пожал руку Турецкому и кивнул на кресло, приглашая садиться. Потом обратился к Меркулову и генеральному прокурору:

— Прошу извинить, что попросил вас приехать сюда, а не сам приехал к вам. Но сами видите, какая сейчас запарка…

— Не извиняйтесь, Юрий Александрович, — перебил его генеральный прокурор. — Как вы знаете, опыта работы в прокуратуре и тем более в уголовном розыске у меня нет, так что я рад любой возможности вникнуть в детали вашей деятельности.

— Я хотел бы, чтобы мы вместе послушали одну запись, — продолжал Федоров. — Она сделана сегодня в 14.20. Константин Дмитриевич уже знаком с ней.

— Тебе, Александр Борисович, тоже нужно ее послушать, — проговорил Меркулов, обращаясь к Турецкому. — Она имеет прямое отношение к делу профессора Осмоловского.

Федоров включил магнитофон:

«— Приветствую, Михаил Александрович! Как самочувствие?

— Кто это?

— Не узнаешь старых друзей? Нехорошо!

— Минутку!.. Никого ко мне не пускать, ни с кем не соединять!.. Алло! Откуда ты звонишь?

— Успокойся, из автомата…»

Федоров остановил пленку. Объяснил:

— Звонит Рогожин. Тот самый Марат. По прямому телефону Грошева, этого номера нет ни в одном справочнике, только в правительственных.

«Пуск»:

«— Слушай внимательно и запоминай. Сегодня ночью ты летишь в Ригу. Свяжись с начальником службы безопасности Латвии, предупреди, что приедешь. Предлог: в Москве захвачены международные террористы. Прибыли из Риги. Есть настоятельная необходимость срочно скоординировать совместные мероприятия. В этом роде.

— В чем — срочность?

— Израиль потребовал экстрадиции террористов. Москва должна согласовать этой с Ригой. И очень срочно.

— А Израиль потребовал?

— Понятия не имею. Но и в Риге об этом ничего не знают. Поверят, что потребовал. Проходит?

— Проходит.

— Постарайся, чтобы шеф безопасности встретил тебя сам. Или пусть пришлет своего заместителя.

— Зачем?

— Чтобы не было проблем на таможне.

— Я должен что-то отвезти?

— Чемодан. Из гостиницы позвонишь, телефон скажу. За чемоданом приедут. Получишь бабки: триста тысяч баксов. Проверишь. Потом отдашь чемодан. Бабки привезешь мне. Твои пять процентов.

— Что в чемодане?

— Меньше знаешь — лучше спишь.

— А все-таки?

— Я сказал: не твои дела. Заткнись и слушай. В Ригу возьмешь с собой пару своих. С пушками. На всякий пожарный. Рейс в 1.55. Закажи билеты. Твои люди пусть ждут тебя в Шереметьеве. А мы с тобой встретимся на кольцевой, на внутренней стороне. В двенадцать ночи.

— Где?

— Потом уточню. Сиди на этом телефоне и жди. Позвоню около одиннадцати. Шофера отпусти, машину поведешь сам. Все запомнил?

— Все.

— И вот что еще. Не худо бы, чтобы тебя в Шереметьеве кто-нибудь провожал. Кто-нибудь из больших людей. Для прикрытия.

— Для чего мне прикрытие?

— Не заносись — больней падать. Ты знаешь мое правило: лучше перебдеть, чем недобдеть. Есть у тебя кто-нибудь на примете?

— Нужно подумать.

— Ну так думай, думай!

— Полковник из президентской охраны — подойдет?

— Президентская охрана? Неплохо. Кто такой?

— Ты его не знаешь. Он мне обязан, я его продвинул туда. Когда еще был в Думе.

— Ладно, годится. До скорого!..»

«Стоп».

— В чемодане — литий? — спросил генеральный прокурор.

— Да, — ответил Федоров. — Есть еще небольшая запись. Сделана с этого же телефона. В 15.10. Уже после того, как Грошев созвонился с Ригой.

— Разговор записан?

— Конечно. Но в нем — ничего нового. Эта запись важней.

Федоров вставил в магнитофон другую кассету:

«— Иннокентий Павлович?

— Слушаю.

— Привет, Кеша! Это Грошев.

— Рад тебя слышать, Михаил Андреевич! Давно не виделись!

— И я о том же. Сегодня ночью я лечу в Ригу. Не проводишь? А по дороге и поболтали бы, выпили коньячку. Как ты на это?

— Не темни, Михаил Андреевич. В чем дело?

— Я везу очень важные документы. Если что-нибудь возникнет, прикроешь меня.

— Что может возникнуть?

— Уверен, ничего. Но лучше перебдеть. Сам знаешь, у нас хватает заклятых друзей. Сделаешь?

— Как я могу тебе отказать?

— Встретимся в Шереметьеве-2. Без четверти час. Я буду на служебной «ауди»…»

Федоров остановил запись.

— Три вопроса, — проговорил он. — Первый. Марат не сомневается, что получит груз…

— А он его получит? — перебил генеральный прокурор.

— Постараемся не допустить. Но — может.

— А если перехватить его по дороге?

— Заложники, — напомнил Меркулов.

— Да-да, понимаю. В чем же вопрос?