Ермолов был назначен заседать в комитете о преобразованиях карантинного учреждения, еще в каком-то подобном, а в комитеты по военной части: о военных дорогах России и о преобразовании конных полков – он не был назначен, хотя председатели, первого – Толь, и второго – Пален, не имея нужных для них сведений, обращались к нему частным образом с вопросами.

В совет он не ездил, под разными предлогами.

В Петербурге все говорили, что он смеется над советом, а Канкрин объяснял иначе. Все это было неприятно государю.

Военный министр Чернышев спросил его, согласен ли он принять на себя звание председателя в главном аудиториате.

«Единственным утешением была для меня всегда привязанность ко мне войска, – отвечал Ермолов, – и я не хочу потерять ее. Готов принять всякую должность, какую государю угодно возложить на меня, но только не могу быть наказателем».

Наконец Ермолов, потеряв терпение, написал просительное письмо к государю об увольнении и получил позволение уехать в Москву. Враги его торжествовали. Графиня N. N., приехав однажды к своей знакомой, воскликнула: «Кончено, сынтриговали!»

Так записано у меня, но вот как рассказывает об этом периоде из жизни Ермолова приверженец его Д.В. Давыдов.

«В бытность государя в Москве осенью 1831 года Ермолов был приглашен во дворец, куда он поехал в отставном мундире; государь, принявши его необыкновенно радушно, вышел из кабинета в сопровождении Ермолова, что было принято многими за знак особенного к нему благоволения.

Императрица, увидя его, не скрыла своего смущения; она сказала ему: «Je vous aurais reconnu a Pinstant meme, general; tous vos portraits vous ressemblent»[185]. Будучи позван к императорскому столу, он едва не навлек гнева государя принятием участия в некоторых польских генералах… Государя, начинавшего возвышать голос, Ермолов успокоил лишь словами: «Никто их, конечно, не убедит, что милосердие государя никогда не обратится на них».

Государь, ожидавший, что Ермолов, обласканный им, вступит вновь в службу, был крайне недоволен тем, что он даже не намекнул ему о подобном желании. Граф Бенкендорф, посетив Ермолова, сказал ему, по поручению государя, следующее: «Его величеству весьма неприятно то, что вы, будучи столь милостиво приняты им, не изъявили до сего времени желания поступить на службу».

Граф А.Ф. Орлов, посетив Ермолова в то время, как он собирался в подмосковную, объявил ему о воле государя, дабы он вступил вновь в ряды войска. Написав в этом смысле письмо к государю, Ермолов сам отправился к Хрущову, куда прибыл генерал Адлерберг с объявлением, что приказ о принятии его в службу состоялся. Таким образом Ермолов вновь надел мундир; это было с его стороны (по мнению многих) ошибкою, сильно потрясшею его огромную популярность[186].

Государь был, однако, первое время чрезвычайно милостив и внимателен к Ермолову, которому удалось, по кончине доблестного Н.Н. Раевского, выхлопотать вдове его следующие милости: ей было прощено 300 тысяч руб., ассигнациями казенного долга, а взнос должных покойным мужем еще 500 тысяч руб. был разложен на весьма продолжительные сроки.

По предложению Ермолова, указавшего государю на невыгоду бессрочных вещей, как, например, штыков, которые, не будучи отточены, делаются весьма часто на Кавказе добычей горцев; последовала отмена прежде бывших распоряжений по этому предмету.

Заседая в Государственном совете, Ермолов, никогда не почитавший себя (!) администратором, не принимал почти никакого участия в прениях. Он, однако, предложил отменить звание первоприсутствующих в департаментах сената: для наблюдения за правильным ходом дел было, по его мнению, достаточно обер-прокурора.

Ермолова назначили членом комитета о преобразовании Оренбургского края, председателем которого был П.К. Эссен, и членом о преобразовании карантинного устава, где он не мог оказать никакой пользы. Он отдал здесь полную справедливость отличным способностям графа Павла Сухтелена, столь рано умершего для Оренбургского края.

«Хотя Ермолова не назначали присутствовать в комитетах о военных дорогах и о преобразовании конных полков, но многие обращались к нему за советами.

Невзирая на то что государь сказал ему: «Я хочу вас всех, стариков, собрать около себя и беречь, как старые знамена», он не был употребляем. Ермолов, видя себя бесполезным, сказал однажды государю: «Ваше величество, вероятно, потеряли из виду, что я лишь военный человек; все мои назначения доселе убеждают меня в том, что я совершенно бесполезен и что все возлагаемые на меня поручения не соответствуют моим сведениям и, могу сказать, моей опытности». На это государь отвечал: «Верно, ты слишком любишь отечество, чтобы желать войн? Нам нужен мир для преобразований и улучшений, но в случае войны я употреблю тебя».

Ермолову предложили место председателя в генерал-аудитори-ате; граф Чернышев, предложивший ему это место от имени государя, сказал ему, что не он сам, а лишь его канцелярия будет подчинена военному министру. Ермолов отказался, под следующим предлогом: «Единственным для меня утешением была привязанность войска; я не приму этой должности, которая бы воздавала на меня обязанности наказывать». Государь сказал на это: «Ермолов не так это понимает».

Графиня Бенкендорф, посетив вскоре после того графиню N. N., сообщила ей о том, что государь поверил гнусным наветам на Ермолова своих окружающих, и сказала: «Ермолова сынтриговали».

Между тем Ермолов, возвратившись в Петербург, просил графа Бенкендорфа объяснить его величеству желание его быть уволенным от заседания в Государственном совете по той причине, что, быв лишь военным человеком и не успев приготовить себя к занятиям гражданским, он почитает себя неспособным исполнять обязанность высокой важности, к какой он призван милостью государя.

Граф Бенкендорф не решался будто бы доложить о том его величеству в течение двух недель; а между тем уверял, что он избирает лишь благоприятную минуту, тем более что он знает, сколь будет неприятно его величеству уклонение от занимаемой должности Ермолова, который непременно навлечет тем на себя гнев государя. Его обезоружит чистосердечное «мое признание», говорил Ермолов, не перестававший настаивать на своей просьбе. Однажды граф Бенкендорф, не застав Ермолова дома, оставил нижеследующую записку: «Mon tres honore general, sa Majeste m’a charge de vous dire, qu’elle desire que vous lui ecriviez ce que je lui ai dit sur les raisons, qui vous engagent a quitter le Conseil»[187].

Ермолов написал следующее письмо.

«Его Императорскому Величеству[188], генерал-адъютант граф Бенкендорф объявил мне высочайшую волю вашу, всемилостивейший государь, дабы я письменно изложил причины, заставляющие меня просить увольнения от заседания в Государственном совете. Исполняю волю сию с откровенностью солдата, гордящегося честью сорокалетнего служения государям и отечеству.