Время проходило очень приятным образом, большею частью у Ермолова. В Тифлисе нашел я корнета лейб-гвардии Конного полка, князя Суворова, ныне санкт-петербургского военного генерал-губернатора, флигель-адъютанта князя Николая Андреевича Долгорукова, и несколько других петербургских знакомых.

Раз как-то я пошел в тифлисскую почтовую контору, и почтмейстер спрашивает меня, ожидают ли сюда начальника штаба барона Дибича, что на имя его получен конверт с экстра-почтой. Эту весть передал я за обедом генералу Ермолову, но он заметил, что это ошибка; прибыть должен в Тифлис брат его, полковник Дибич, который назначен недавно на службу в Кавказский корпус. Но едва успели встать из-за стола, как приносят конверт, по эстафете посланный из Георгиевска: тут извещается, что барон Дибич будет к двум часам пополудни на следующий день и чтоб ему выслали на последнюю станцию дрожки.

Был я свидетелем, как явился к Ермолову во всей форме Дибич. Свидание было непродолжительно, и он отправился на площадь, где его ожидал Паскевич для представления всех наличных генералов, штаб– и обер-офицеров. Что после того происходило между этим триумвиратом высших сановников, никому не известно, только в конце марта того же 1827 года объявлен в Тифлисе высочайший приказ в тот самый день, как он напечатан в Петербурге: Ермолов увольняется от занимаемой должности, а на место его назначен Паскевич.

Впоследствии оказалось, что приезд Дибича в Тифлис имел главною целью узнать мнение каждого из начальников, как они полагают покончить начатую войну против Персии. Этот вопрос имел свою важность, потому что предвиделась война с турками; следовательно, нужно было как можно скорее кончить начатую войну. Здесь Ермолов в ответе своем сделал огромную ошибку, которая была единственною причиной его удаления.

Он изложил, что он, Ермолов, не предвидит, когда можно будет положить конец этой неожиданной войне. Паскевич отвечал, что он кончит войну в том же году и что мир будет немедленно заключен. По получении этих двух мнений состоялся вышеупомянутый приказ, и Дибич остался на несколько времени, чтобы все приготовить к предстоящей кампании, которая и положила конец войне».

«Два раза Алексей Петрович Ермолов представлял покойному императору о назначении меня областным начальником линии и два раза получил отказ; мне предпочли Лисаневича и князя Горчакова.

Хотя генерал Ермолов во время командования своего в сем крае, перенесением с левого крыла линии на реку Сунжу и построением крепости Грозной на ее берегу, обуздал чеченцев, но, невзирая на то, одинокие наездники изредка пробираются сквозь войска наши и являются небольшими толпами на дороге между Екатериноградом и Владикавказом.

(При представлении государю во время коронации) Дибич спросил (генерала Петра) Ермолова: «Давно ли вы получали письма от Алексея Петровича?» Ермолов отвечал ему: «Давно уже», и Дибич отошел прочь. Услыхав это, я сказал Ермолову: «Видно, брат, в Кавказском корпусе что-то нездорово!» Я полагал, что черкесы, сделав какой-нибудь набег, разграбили какое-нибудь селение и увели в плен жителей, как иногда случалось. Многочисленные и сильные недоброжелатели Ермолова, известные своими посредственными способностями и весьма сомнительным бескорыстием, силились, вероятно, придать этому обстоятельству наибольшее значение.

Ермолов, доносивший покойному государю, тотчас по возвращении своем из Тегерана, о враждебных противу нас намерениях персиян, извещал ежегодно по нескольку раз его величество о приготовлениях к войне Аббас-Мирзы, находившегося под влиянием окружавших его англичан. Присылка новых войск и заготовления провианта в Астрахани и Баку, о чем Ермолов не раз тщетно ходатайствовал, становились вполне необходимыми. Выехавший из Санкт-Петербурга в средине декабря 1825 года английский полковник Шиль, встретивший в проезд свой чрез Грузию лишь слабые отряды наши, убедил принца, полным доверием которого он пользовался, не откладывать более своего наступления; по мнению Шиля, невозможно было открыть неприязненные действия при более благоприятных обстоятельствах.

Князь Меньшиков, отправленный послом в Тегеран, встретил уже близ самой границы наступавшие полчища Аббас-Мирзы, вероломно нарушившего мир. Полковник Назимок, находившийся на границе и коему надлежало поспешно отступать для присоединения к главным силам, не оправдал полученного им в прежней войне с персиянами Георгиевского креста; неприятель, воспользовавшись огромным превосходством своим в силах, истребил две роты и овладел двумя пушками. (Рассказав об этом с очевидным неудовольствием, государь отпустил Давыдова, передав некоторые приказания Алексею Петровичу. – М. П.)

(Накануне отъезда Давыдов узнал от прибывшего из Грузии адъютанта Алексея Петровича Ермолова, Талызина. – М. П.), что Аббас-Мирза… вступил со 100 тысячами войска в Карабах, обложил крепость Шушу, в коей заперся полковник Реут с частью своего полка, ибо несколько рот, стоявшие на границе, погибли уже при их вторжении; персияне идут усиленными маршами к Тифлису, от которого, по последнему известию, они лишь в 150 верстах.

Со стороны Эриванской крепости сардар Эриванский с братом своим Гассан-ханом, овладев Бамбакскою и Шурагельскою провинциями, простерли наезды свои до Квеша за 50 верст от Тифлиса, где, разграбив немецкую колонию, увели жителей в Персию. С нашей стороны Алексей Петрович, располагающий самыми ничтожными средствами, собирает войска и даже послал повеления некоторым батальонам, находящимся на линии, спешить в Тифлис. Там при всем том ему нельзя собрать более 8 тысяч человек, не обнажив других пунктов, занятием которых обеспечивается спокойствие в горах и повиновение диких и воинственных народов, обитающих на единственном сообщении его с Россией.

(В Ставрополе) сообщил мне Горчаков… что гвардейский сводный полк, под командою полковника Шипова, и батальон Ширванского полка находились на походе к Тифлису, куда им велено было идти усиленными переходами.

Во Владикавказе… полковник путей сообщения Гозиус, недавно приехавший из Тифлиса для исправления дороги и мостов, испорченных в Дарьяльском ущелье, вследствие завалов Казбека ночью с 15-го на 16-е число августа… сказал мне, что Ермолов собирает войска в Тифлисе и еще лично там; что Аббас-Мирза с стотысячною его армией в Елисаветполе, авангард его в Шамхоре; что Шуша блокирована (и пр.)… что против Аббас-Мирзы князь Мадатов с 3 тысячами, а против сардара полковник князь Севардземидзев с Тифлисским пехотным полком на Каменной речке в урочище Джелад-Оглу близ Лори. В Тифлисе все покойно и нимало не опасаются неприятеля, полагаясь во всем на Ермолова, обнаруживающего невозмутимое хладнокровие.

Паскевича Ермолов принял ласково.

…Даровитый писатель (Грибоедов) должен был бы довольствоваться славой, столь справедливо заслуженною им в литературном мире. Он довольно долго служил при Алексее Петровиче Ермолове и числился одно время советником при нашем посланнике в Тегеране Мазаровиче, человеке весьма полезном и способном. По представлению Ермолова, оценившего редкие способности Мазаровича, который был медиком, он был назначен первым постоянным посланником при персидском дворе. Грибоедову, не знакомому ни с какими формами, приходилось иногда, за отсутствием Мазаровича, писать бумаги в Тифлис, где они возбуждали в канцелярии Ермолова лишь смех. Ермолов, разумевший Грибоедова человеком, одаренным блестящими способностями, вполне приятным и любезным собеседником, почитал его, однако, совершенно бесполезным для службы. Алексей Петрович, неохотно увольнявший в отпуск людей полезных и усердных, дозволял Грибоедову отлучаться часто и на продолжительное время.