мало; а борода у него была легкая и скудная.) Когда их кастрируют, то в то место, откуда изливается моча, вставляют свинцовую палочку, чтобы оно не заросло, а во время мочеиспускания они эту палочку вынимают“».

Тяжелая операция резко ограничивала число евнухов и поддерживала на них высокую цену; в Византии, например, евнух считался в четыре раза дороже простого раба[2404]. Примерно в 300/912 г. появляются щадящие самолюбие этих несчастных описательные названия: «слуга» (хадим)[2405] или «учитель» (му‘аллим, устад, шейх)[2406] в то время как раньше их грубо называли «кастрат» (хаси).

Однако со стороны народа им все еще приходилось сносить много насмешек; так, им вслед всегда кричали: «Эй, дурной сын, воду и муку растерял!» или «Непослушный на длинных ногах!»[2407]. В 384/897 г. как-то в пятницу под вечер один из придворных евнухов бежал через большой мост Багдада с посланием халифа, но затеял ссору из-за такого вот бранного окрика, был избит народом, причем в свалке исчезло письмо. После этого халиф приказал пройти одному евнуху в сопровождении всадников и пехоты по улицам и всех и всякого, кто оскорблял его, хватать и бить плетьми[2408]. Истории о евнухах прочно вошли в репертуар уличных актеров (хакийа), для которых их голоса и жесты неизменно являлись благодарной темой[2409].

Их хвалят за выносливость в верховой езде, в которой они превосходили даже тюрков[2410]; хвалят их и как отличных стрелков[2411]. Вообще они поставляли отважных воинов: византийцам Нарсесу и Соломону на мусульманской стороне в IV/X в. составляют компанию главнокомандующий ал-Мунис и саманидский военачальник Фа’ик, который также был скопцом[2412]. Евнухом был и известный своими победами под Тарсом мусульманский адмирал Самил[2413], как и потерпевший поражение под Сицилией византийский адмирал Никита. В морской войне 307/919 г. между флотами Фатимидов и империи оба адмирала были евнухами[2414]. Офицер, который имел мужество упрекнуть халифа ал-Хакима за то, что он огнем и мечом уничтожал своих черных рабов, и считал, что даже византийский император не позволил бы себе так бесцеремонно хозяйничать в Египте, был оскопленный славянин. За свою искреннюю откровенность он поплатился жизнью[2415].

Один только чернокожий евнух по имени Шакар («сахар») снискал доверие подозрительного и многого требующего от своих подчиненных ‘Адуд ад-Даула. Когда он был прикован к ложу смертельным недугом, то никому другому не разрешал быть при своей особе. А когда его старший сын пытался силой проникнуть в его покои, то был тотчас же сослан разгневанным отцом в другую провинцию[2416]. Один белый кастрат даже был во время несовершеннолетия ал-Хакима регентом фатимидской империи. Только вот религиозных должностей они не занимали, пока в эпоху поздних крестовых походов один евнух не стал кади в Дамиетте[2417].

Кроме того, многолетние наблюдения над евнухами на Востоке отмечают у них следующие похвальные особенности: они никогда не лысеют и среди них неизвестны случаи гомосексуализма[2418]. Своеобразной чертой их характера являлось пристрастие к певчим птицам, и поэтому они были самыми частыми посетителями птичьих рынков[2419]. Дрессировка почтовых голубей являлась, пожалуй, единственным ремеслом, на которое они годились[2420].

Подозрительно велик перечень их отрицательных качеств: дурной запах пота, в то время как кастрированные животные его утрачивают[2421]; грубая кость, в то время как кастрированные животные становятся тонкокостиыми; длинные ступни, искривленные пальцы, они скоро дряхлеют, хотя и живут дольше мужчин, в чем подобны мулам среди животных. Морщинистая кожа, быстрый переход от одного настроения к другому, способность легко плакать, как дети и женщины, мгновенные вспышки гнева, страсть к сплетням и болтовне, склонность к ночным мочеиспусканиям и прожорливость[2422]. Особенно отмечается, что служить они хотят только знатным и с презрением взирают на тех, кто не имеет ни власти, ни богатства[2423]. У Барджавана, регента Египта и опекуна ал-Хакима, высокомерие развилось в манию величия. Он был непочтителен даже к своему подопечному, даже когда тот стал уже взрослым. Однажды халиф позвал его к себе, евнух остановился перед ним, положив ногу на ногу на шею лошади, так что протянул свои туфли прямо под нос повелителю[2424]. За все это и тому подобное он был в один прекрасный день убит в дворцовом саду ударом ножа.

Наряду с евнухами модой стало и другое, еще более пикантное смешение полов. Будто бы для того, чтобы излечить своего сына от его страсти к евнухам, мать халифа ал-Амина, подобрав хорошеньким и стройным девушкам волосы, одела их, как мальчиков, в кафтаны, туго перетянутые поясами. И все решительно — как придворные, так и простой люд — стали одевать так своих рабынь, называя их мальчико-девочками (гуламиййат)[2425]. Семнадцати лет от роду знаменитая своими похождениями певица ‘Ариб, тоже одетая мальчиком, стояла перед тем же самым халифом, «который сам был прекраснейшим созданием Аллаха», и подносила ему чашу с вином[2426]. Эти переодетые мальчики-девушки существовали еще столетие спустя при дворе халифа[2427]; обычай этот сошел до подавальщиц[2428].

В те времена, когда арабы задавали тон, любовь к мальчикам не играла никакой роли, причем даже старые законоположения едва ли имели повод заниматься этим вопросом. Поэтому мнения юристов IV/X в. очень расходятся: некоторые приравнивали это к разврату[2429], один же пытался делать различие между гомосексуальной связью со своим собственным рабом и с чужим. Большинство же поучали, что для этого нет предусмотренного законом наказания (хадд) и судья должен поступать по своему усмотрению (та‘зир)[2430]. Явный гомосексуализм, согласно мусульманской традиции, происходит с Востока, и пришел он оттуда с вторгшимися со стороны Хорасана аббасидскими войсками[2431]. Еще в III/IX или IV/X в. этим извращением славился Афганистан[2432]. А в IV/X в. оно стало повсеместным. Во всяком случае в любовных песнях звучит тоска столько же по юношам, сколько и по девушкам. Таких поэтов, которые воспевают только юношей, как, например, убежденные приверженцы этой порочной страсти ал-Мус‘аб[2433] и ас-Сулами (ум. 394/1003)[2434], очень мало; немного, однако, и таких, которые брались за лиру только ради девушек. Даже у такого благородного и скромного человека, как Абу Фирас, есть песни, воспевающие юношей[2435]. В 30-е годы в Багдаде чрезвычайно распространены были песенки ал-Хубзарруззи — «пекаря, пекущего в печи лепешки из рисовой муки», где неизменно присутствовала тоска по мальчику, как, например: