Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сделалось по сему, и воссиял в премудрости всевеликий Христов Лик над русскими землями, и в малости непотребное слово сокрылось от внешнего мира. Странное было чувство у Владимира: что и в прежние леты, затерявшиеся за дальними далями, тоже знавали на Руси Христово Учение, и делались боголепны, когда удавалось услышать святое имя, точно бы с самого своего восставания Русь была приближена к Господнему Слову, и вместе с ним поднималась и падала, и снова поднималась и снова падала, чтобы возродиться в еще большей Славе. Он с самого начала так думал, и никто не умел поменять в его суждении, даже святейшие патриархи Царьграда. И в малом своем деянии он улавливал нечто от минувшего, и это, как он теперь понимает, придавало ему силы подвигаться вперед и утверждаться в правоте деяния, единственно для которого он был рожден и прошел сквозь многие искусы и не поменялся в духе.
Владимир любил Берестово, но не только поэтому ехал туда, а еще и для того, чтобы поговорить со Святополком, образумить его. Сказывали послухи, что, находясь в Берестово как бы даже под призором, правда, ослабленным, тот ничего не стронул в своей сущности, неразумной и жестокой. Не верил Владимир, что нельзя ничего поправить тут. Иль не властен отец раздавить, как гадину, неразумье сына? Но въехал в Берестово, отыскал на конюшенном дворе Святополка, посмотрел в черное и окаменевшее в неправедном упорстве, тонкоскулое лицо сына и отпало желание говорить с ним. И это произошло как бы помимо его воли, в теле вдруг ощутилась необычайная слабость. Так было с ним и на прошлой седмице, но длилось недолго, и вот теперь снова появилась слабость и оказалась много жестче и упорней. Он понял, что она уже не уйдет, так и пребудет в нем до последнего дня его. Но это не испугало и даже не удивило, знал, что так должно было случиться, а коль скоро случилось теперь, значит, пришло время.
Владимир велел отвести себя в покои, а потом лег в постель и тяжело опустил на подушки седую голову. Он распорядился никого не впускать в покои, лежал и смотрел в высокий, расписанный водяницей, узорчатый потолок, но видел не его, а что-то другое, смутное и вместе легкое, какое-то мельтешение ближних и дальних дел. Вот он стоит в окружении священнослужителей, и те недовольны им и говорят, что нельзя мешкать и пора окрестить жителей и дальних лесных селищ, и тогда наступит мир и придет благополучие в русские земли; так в свое время сделал Константин, подвигаемый матерью боголепной Еленой, Кесарь не останавливался и перед применением силы, ибо сила та во спасение. Владимир отвечал священнослужителям, что он не Кесарь, но князь Великой Руси и Стольному граду его стоять вечно, и по сему он более уповает на разум, которого не занимать в русских племенах, чем на силу, хотя он и вынужден иной раз прибегать к ней. А то Владимир видел себя рядом с Анастасом, говорил настоятель Десятинной церкви, что вот-де изловили волхвов и теперь они в узилище, и он не знает, как поступить с ними, но думает, что надо их всех извести, так угодно Господу. Владимир удивился:
— Да знаешь ли ты верно, что так угодно Господу? Иль так вышло тебе в видениях?
Монах смутился и не отвечал. И тогда Владимир повелел ему отпустить волхвов с миром, сказавши:
— Истина бежит от силы, но не от страдания. Я не хочу, создавая дом, оказаться чужим в нем.
А то Владимир видел себя слушающим песнопевца, дивные старые слова прочно оседали в памяти и вызывали чувство единения с минувшим. Кажется, в те поры он уяснил, что в таком единении сила племен, и разрыв с минувшим гибелен для них. А еще он понял, что в родах, страстно и горячо возлюбивших слово, но не меч, возлюблено станет и Христово Учение. Дай только срок! И поспешание тут есть поспешание к неправде, противной не только небесной, а и земной жизни. Но чаще мысли его обращались к сыновьям. Он и теперь не был уверен, правильно ли поступил, поделив между ними свои вотчины, не поставив никого впереди других, не дав никому права называться по смерти своей Первопрестольным Князем. И опять пришло, как не однажды уже случалось, отмеченное не то в вещем сне, не то в живом видении: «В ссорах и бранях отыщется наследник тебе, ты ж не ищи…» Да ладно ли так-то? Долго ли еще пребывать Руси в расколе? Иль не приспело время, отринув растолкавшее племена, сделаться единой и сильной? Не для того ли воссияла над Русью вера Христова?! Иль мало он положил труда на это? Иль не углядел чего, упустил? Да, случался и недогляд, были и упущения. Но то и грело, что, свершая великое, можно ли обойтись без этого: при большой-то воде и берег нередко отступает, и порушье обваливает селищные дворы.
Сумрачно сделалось в великокняжьих покоях; слуги, молчаливые, в ярких цветных кафтанах, внесли свечи, расставили по углам и удалились бесшумно. В какой-то момент, призрев повеление Великого князя, стремительно вошел в покои Святополк, вроде бы о чем-то хотел сказать отцу, но так и не сказал, резко развернулся, ушел. Стало тихо, так тихо, что было слышно, как потрескивают свечи и под потолком что-то едва улавливаемо посвистывает, позвенькивает, а потом там появляется облачко, маленькое, серебристое, плывет оно по пространству покоев, уже набравших темноты, рассеять которую свечечный свет не в силах, слаб и дрожащ, нигде не задерживаясь, из одного конца в другой, словно бы ищет что-то. Или кого-то?.. Владимир повнимательней пригляделся к облачку, стараясь понять в нем, а потом спросил без удивления:
— Анна, это ты?..
— Да, я…
— Я ждал тебя.
— Ты скоро придешь ко мне, и мы опять будем вместе.
— Я знаю.
Облачко затрепетало, сокрылось в ночи, но еще долго в покоях оставалось ощущение его присутствия, впрочем, вполне земное, как если бы это было не облачко, а живой человек, и Владимир без всякого напряжения увидел Великую княгиню, покинувшую его в то лето, когда он завершал на порубежье русской земли возведение
