— Обещаю. Ну?

— Вот уже пять лет, как ты умер — обнял его Фомич. — Тебя для твоей семьи не существует.

— Как это?

— Когда в колонии случился бунт, туда было вызвано специальное подразделение. Ситуация к тому времени вышла из-под контроля. Короче, им пришлось открыть огонь на поражение. Были уничтожены организаторы волнения в количестве двенадцати человек, в том числе и ты. В свое время твоей матери об этом поведал начальник учреждения. Твоя могила находится на краю местного кладбища. Каждый год твои родные навещают ее…

— Откуда тебе это известно, Фомич?

— Я два дня ходил за твоей мамой, пытаясь найти повод заговорить с ней. Наконец, это случилось в вашем великолепном Успенском соборе. Твоя мама зашла туда помолиться. Я тоже поставил свечи за упокой своих родителей и Вити Кривоносова.

— Моя мама неверующая!

— Все меняется в этом мире, мой мальчик. Говоря другими, более правильными словами — на все воля божья. Я, майор Советской Армии, бывший коммунист, комиссованный и почти забытый своей страной, тоже пришел к богу…

— Ты сказал ей, что я живой?

— Нет.

— Почему?!

— А ты сам подумай! На эмоциях все наделают ошибок и в результате они опять тебя потеряют. На этот раз реально. В скором времени твои преследователи начнут следить за твоими родителями, а также прослушивать телефоны и просматривать почту. Если они уже этого не делают.

— И что дальше?

— Нужно выждать. Хотя бы года два. Тебе необходимо спокойно отсидеться в надежном тихом месте. Возможно, в стране произойдут изменения. Они, кстати, уже происходят. Правда, не совсем те, которые ей нужны. Вот. А потом… потом сам к ним приедешь и обнимешь их.

— Где же найти это тихое и надежное место?

— Думаю, что чем дальше ты уедешь, тем лучше. В государстве начинается раздрай. Властям будет не до окраин. Тебя, конечно, еще долгое время будут искать, но уже не так рьяно. Тем более там.

— Что ты предлагаешь?

— Я не предлагаю. Я уже делаю. Вот билет на самолет до Владивостока. Вылет девятнадцатого сентября в десять ноль ноль. У меня уже есть план твоей эвакуации из поселка.

— Надеюсь, не слишком болезненный? — улыбнулся Алексей.

— Не болезненный, но прохладный. Просто тебе придется проплыть метров триста — четыреста по озеру.

— Когда?

— Сегодня ночью, парень. Тянуть нельзя — у нас в запасе всего лишь два дня. Да и погода благоприятствует — безлуние и легкая облачность. Вода, конечно, холодная, но я тебя предварительно натру барсучьим жиром. Вещи, — Фомич кивнул на висящую в углу ризу, — замотаем в плащ — палатку и уложим в рюкзак.

Вечер был посвящен сборам Алексея, а также обучению его нескольким простейшим молитвам и некоторым религиозным атрибутам. Например, как правильно креститься. Кроме того, они вдвоем повторили общую легенду, при каких обстоятельствах Фомич якобы встретился с матерью Алексея и где тот родился и жил.

Ночью Мишин должен был переплыть озеро, затем через лес выйти к дороге и затаиться недалеко от конкретной автобусной остановки. Фомич же в свою очередь первым автобусом должен был следовать в Загорск, подобрав беглеца по пути.

В полночь Алексей ступил в воду, которая, естественно, оказалась еще холодней, чем две недели назад. Толстый слой барсучьего жира кардинально не спасал. Однако других вариантов не было и Сапфир, сбросив первоначальное оцепенение, поплыл в направлении, заданном Фомичом. Плечо окончательно не зажило, поэтому грести все равно пришлось одной рукой. Более того, приходилось периодически оборачиваться, чтобы по заданному ориентиру, которым являлся фонарь в частном секторе, корректировать курс. Проплыв метров сто, Алексей почувствовал резкую боль в ноге. Попытавшись ее разогнуть, он понял, что это судорога. Расстояние до противоположного берега было точно больше пройденного. Назад вернуться тоже не представлялось возможным. Что находилось по сторонам, он даже не представлял. Где-то далеко справа раздавался стук лодочного мотора.

И тут помог бог. Вначале было просто движение воды. Потом что-то длинное и скользкое коснулось его ноги. И, в конце концов, прямо перед его лицом разверзлась вода. Как ни странно, страха не было вообще. Когда же из пустоты материализовалась дельфинья морда, Алексей и вовсе ощутил восторг.

— Фант, дружище, это ты?! — заорал он.

— Я — а — а — а, — радостно ответил дельфин, мотая головой.

— Живой! Слава богу, ты живой! — все еще не верил своему счастью новоявленный священник, обнимая родную душу. — А теперь помоги мне, дорогой. Плывем прямо!

Алексей схватил Фанта за плавник и подтолкнул его. Счастливый дельфин рванул так, что едва не оторвал здоровую руку. Проблема была решена за несколько минут. На мелководье у противоположного берега Мишин почувствовал, что ему не только не холодно, но и отпустила судорога. Он не хотел расставаться с животным, и это было взаимно. Он также понимал, что дни Фанта сочтены уже по двум причинам: во-первых, время, проведенное им в пресной воде, можно было считать критическим, во-вторых, при первом же контакте с охранниками он будет уничтожен по известным причинам.

Алексей совершенно забыл о своей задаче. Попрощавшись с Фантом и едва успев одеть сухую одежду, он заметил, что темнота стала рассеиваться. Поэтому к остановке пришлось не идти, а бежать. Автобус подошел, как только блики солнечных лучей коснулись верхушек деревьев.

До Внуково добрались благополучно. Мишин быстро привык к своему «статусу» и уже практически не реагировал на заинтересованные взгляды окружающих. Когда объявили посадку, Фомич, украдкой смахнув слезу, крепко обнял Алексея:

— Удачи тебе, сынок. Как устроишься, черкни пару строчек. Вот мой адрес.

Он протянул прямоугольник плотной бумаги, на которой красивым почерком был отображен его подробный адрес. Взяв его в руки, Мишин понял, что это — оборотная сторона фотографии. Перевернув ее, он увидел двух обнявшихся бородачей.

— Спасибо тебе, отец, за все. Никогда не забуду твоей доброты. Береги себя. Как только все успокоится, обязательно приеду…

Алексей шел не к трапу, а навстречу новой жизни. Он шел и не оборачивался по глупой причине — его глаза были полны слез.

Контакт

В этот потрясающий июльский вечер Никитину пришлось решать довольно непростую задачу. Никто не сомневался, что многими неизвестными в его единственном личном уравнении являлась Алена. Как бы то ни было, он старался быть с ней откровенным. Однако не в этот раз, в котором речь шла о Сочи. Он был абсолютно уверен в том, что,