– Бесси понравилось бы, – говорит какая-то женщина. – Она обожала хоровое пение.

– Так она сейчас и пела с нами, – отвечает ее подруга. – Я услышала, как кто-то фальшивит, и сразу поняла, что это она.

После того как они расходятся, в вестибюле становится еще унылее. Берни Ди, Эльфина мама и миссис Синклер о чем-то беседуют. Имоджен и Лоуренс сидят молча.

За несколько минут до назначенного времени распорядитель церемоний проводит всех девятерых в зал, рассчитанный человек на сорок. Свет яркий, деревянные половицы обшарпанные. Стены желтовато-белые, будто прокуренные. Фортепьяно в углу. На конвейере стоит маленький гроб Марка. «Как посылка в столе находок». На крышке гроба лежит плюшевый синий кролик, почти новый. Эльфина мама берет Имоджен под руку и ведет к гробу. Эльф вздрагивает, потому что зрелище напоминает ей день свадьбы Имоджен. Белые розы.

Берни Ди произносит прочувствованную и хорошо написанную речь, усиленно напирающую на то, что «пути Господни неисповедимы». Впрочем, вряд ли кто-то способен отыскать смысл в смерти Марка.

– А теперь, прощаясь с телом, в котором душа Марка обитала лишь краткий миг, давайте послушаем любимый гимн Имоджен. – Берни смотрит на распорядителя, тот опускает иглу проигрывателя на исцарапанную пластинку, и хор запевает: «Господь нам щит из рода в род…»

Имоджен нетвердым голосом, но громко произносит:

– Нет.

Все, включая распорядителя, смотрят на нее.

– Пожалуйста, выключите это.

Распорядитель возвращает звукосниматель на рычаг.

– Я что-то напутала, Имми? – обеспокоенно спрашивает Берни.

– Нет, я это и просила, но… выбрала неправильно. – Имоджен сглатывает. – В жизни Марка должно было быть много музыки. Детские песенки, популярные мелодии, танцы и все остальное. Я не хочу… не хочу, чтобы он уходил от нас… под погребальное песнопение.

– Но мы не взяли других пластинок, – говорит мама.

– Эльф… – Имоджен поворачивается к сестре. – Сыграй что-нибудь.

Эльф волнуется.

– Имми, я же не готовилась…

– Прошу тебя, сыграй что-нибудь… Для Марка. – Она глотает слезы. – Пожалуйста.

– Да-да, Имми, конечно.

Эльф подходит к фортепьяно. Распорядитель поднимает крышку. Эльф садится на стул. Что играть? «Плот и поток»? Можно попробовать «Лунную сонату» по памяти, но любая ошибка будет заметна. Скарлатти – слишком живо. Тут Эльф вспоминает композицию, которую сочинила вчера в «Гербе крикетиста». Блокнот с нотами она взяла с собой, на случай если вдруг в голову придут слова. Она кладет блокнот на подставку и играет шестьдесят шесть безымянных тактов с начала до конца. Медленный темп меняет окраску композиции. Она длится минут пять. Слушая игру сестры, Имоджен успокаивается, встает, подходит к гробу Марка и целует крышку. Лоуренс делает то же самое. Они обнимаются и рыдают. К ним присоединяются две плачущие бабушки и Беа.

Эльф заканчивает играть.

Призрак музыки заполняет тишину.

Имоджен говорит распорядителю:

– Пора.

Эльф подходит к гробу и берет синего плюшевого кролика.

Все легонько касаются крышки гроба.

Распорядитель нажимает неприметную кнопку.

Конвейер включается, лязгает.

Гладкая крышка скользит под пальцами.

Гроб Марка скрывается за шторкой.

Опускается металлическая заслонка.

«Даже пролески цвели дольше…»

В четверг утром Эльф встречается с Бетани в бурном водовороте станции метро «Пиккадилли-Серкус». Жители Лондона прерывистыми потоками ежеминутно изливаются из сети подземных переходов, каждый со своими трагедиями, комедиями, историями и романами. Чистильщики обуви работают быстро и четко. Продавцы газет стремительно обслуживают покупателей в длинных очередях. На Бетани модная синяя шляпка, шелковый шарф и очки как у Джеки Онассис.

– Я тебя не сразу узнала, – говорит Эльф.

– Так и задумано. У «Лунного кита» отирается какой-то репортер. Пытался выведать хоть что-то у одного из наших курьеров. Как Имоджен?

– В Ричмонде, с родителями. – Эльф с трудом подбирает слова. – Если горе – боксер, то моя сестра сейчас – боксерская груша. А нам остается только смотреть.

– Тогда смотрите, – говорит Бетани, – а потом зашейте в ней прорехи и помогите собраться.

Эльф кивает. Ей больше нечего сказать.

– А что происходит с Дином и Левоном?

– О них пишут все газеты. Вот, посмотри… Сегодняшняя «Пост».

В блокнот Бетани вклеена статья с фотографией Дина на сцене в клубе «McGoo’s».

– Вот прямо так и слышу «Край надежд и славы», – говорит Эльф.

– А Левон с Фредди Дюком слышат звон кассовых аппаратов во всей стране. Кстати, Тед Сильвер предупредил, что на Три-Кингз-Ярд будет репортер от Би-би-си «Радио-три». И другие.

– Погоди, меня что, покажут в дневном выпуске новостей?

– И в дневном, и в вечернем.

Эльф представляет отца за обедом у себя в кабинете, с сэндвичем. «А вдруг я ляпну что-нибудь не то?»

– Основное интервью даст Эми Боксер. Если ты не против.

– Нет, конечно. – Эльф представляет Дина в итальянской тюрьме. Его судьба зависит от речи Эльф. – Бетани, я же не умею…

– Да ладно! А кто в прошлую субботу заворожил две тысячи итальянцев?

– Но это ведь было на концерте…

– И здесь то же самое. Поэтому мы и встретились пораньше. Давай найдем кофейню потише, сядем и кое-что отрепетируем.

Сквозь арку Эльф, в сопровождении Виктора Френча и Теда Сильвера, проходит во двор Три-Кингз-Ярд. Во дворе толпа. Звучат приветственные возгласы. Не смолкают. Эльф хочется сбежать. «Дину нужна моя помощь». Десятки людей выкрикивают ее имя. Через миг разрозненные крики превращаются в речитатив. «Эльф! Эльф! ЭЛЬФ! Эльф! Эльф! ЭЛЬФ! Эльф! Эльф! ЭЛЬФ». Молодежь. Люди постарше. Пижоны. Небритые хиппи. «Эльф! Эльф! ЭЛЬФ! Эльф! Эльф! ЭЛЬФ!» Какие-то моды. Три жонглера. Продавец хот-догов «Уэстлер». Шарманщик. Гарольд Пинтер? «Эльф! Эльф! ЭЛЬФ! Эльф! Эльф! ЭЛЬФ!» За распахнутым окном наверху крутят «Вдребезги». Дорогу преграждают репортеры.