Министр не дал мне прямого ответа. Он начал с небольшой речи о самом себе. Ему довелось послужить во всех трех родах войск, начиная с пехотного офицера. Потом он два с половиной года прослужил в артиллерии, 15 лет занимал командные должности в казачьей кавалерии. Он командовал дивизией и корпусом, после чего император вдруг неожиданно сделал его начальником интендантской службы. Он ничего не знал о той работе, но его преданность императору была так велика, что если бы сейчас открылась дверь, вошел его величество и приказал ему выброситься из окна, он не раздумывая сделал бы это. Он говорил об этом, медленно жестикулируя, со слезами экзальтации и жалости к самому себе; он приложил все усилия на посту главного интенданта и, как ему кажется, достиг успехов на этом поприще, в особенности в том, что касалось искоренения злоупотреблений. Я вежливо и откровенно рассказал ему все то, что успел много услышать об этом из уст членов Думы.

Министр продолжал: «Теперь меня снова призвали, и сделали это очень неожиданно. Я должен управлять всей армией вместо генерала Поливанова».

Он спросил, к какому роду войск принадлежу я, а потом заявил, что прежний опыт его службы позволяет ему теперь принять под свое начало любой из родов войск (на самом деле весь его прошлый боевой опыт ограничивался войной в Средней Азии в 1873–1875 гг.).

После этой преамбулы генерал перешел к делу. Он согласился с тем, что для того, чтобы убивать немцев, нам нужны снаряды. Однако эти снаряды, несомненно, должны быть безопасны при транспортировке и вовремя взрываться: «снаряд, который разрывается в стволе орудия, производит жуткое впечатление». В конце концов Шуваев пообещал поговорить с новым начальником Артиллерийского управления, который как раз вот-вот должен был отправиться в Америку, и дать ему соответствующие указания.

В настоящий момент западные союзники пришли к заключению, что при русском правительстве должны быть созданы влиятельные миссии, которые станут оказывать воздействие на правительственные круги России с тем, чтобы вынудить ее активизировать свою деятельность на фронте (решение, которое оказалось сложно принять в Париже).

Французские министры Рене Вивиани и Альбер Тома прибыли в мае. Как полагают в российском правительстве, их настоящей целью было заставить русских направить более крупные воинские контингенты на Западный фронт. Говорили, что они потребовали по 40 тыс. солдат ежемесячно, однако пока им удалось лишь заручиться обещанием отправки еще пяти бригад к той, что уже находится во Франции, и ко второй, которая вот-вот будет послана в Салоники. Эти пять бригад, как предполагается, будут ежемесячно отправляться из Архангельска, начиная с августа этого года. Взамен французские представители пообещали прислать для русской армии дополнительное количество тяжелой артиллерии.

Визит французов, несомненно, прошел успешно. Вивиани потчевал аудиторию плодами своего великолепного красноречия на банкете 16 мая в честь 25-й годовщины франко-русского альянса, а Тома в своей грубоватой прямолинейной манере резал правду-матку.

Впервые я встретился с Тома в девять часов утра на следующий день после его прибытия, когда он прислал за мной, чтобы, как он объяснил, по предложению господина Ллойд Джорджа задать мне множество вопросов, ответы на которые пролили бы свет на обстановку в России. 18 мая, за день до отъезда делегации, я сидел с ним рядом на прощальном банкете, и он попытался сформулировать передо мной свои заключения.

Как он заявил, у русских в их стране было все необходимое, но из-за своей слабости они не могут всем этим пользоваться. Нехватка стали в России вызвана недостаточной загруженностью угольной промышленности и слабо развитой железнодорожной сетью, в связи с чем имеющиеся пути работают с перегрузкой. Ни за какую плату русский рабочий не станет летом работать под землей, и, по мнению Тома, здесь, если это необходимо, следует прибегать к насилию. Он не мог понять, почему у русских возникают трудности с энергией, если для этого нужно всего лишь проложить 30 верст железной дороги, чтобы связать между собой угольные шахты и сталелитейные предприятия: было бы понятно, если бы речь шла о прокладке 3 тыс. верст путей. Перебои в работе железных дорог мой собеседник объяснил неэффективным управлением. Он был на обеде у министра путей сообщений М. Трепова, где узнал, что тот занимается работой над грандиозной программой строительства железных дорог, выполнение которой потребует нескольких лет, вместо того чтобы обратить пристальное внимание на нужды нынешнего момента.

В Москве Тома выступил на ассамблее городского совета, где присутствовали представители промышленных кругов России, и заявил, что перед войной во Франции было больше забастовок, чем в любой другой стране, но после начала войны они сразу же прекратились. Он говорил: «Здесь у вас в России забастовки продолжаются, а когда рабочие не бастуют, у них появилась привычка оставлять работу на три-четыре дня, будто бы и нет никакой войны. Повсюду мне встречаются ничего не делающие люди, но в России все равно жалуются на недостаток рабочих рук».

16 мая на официальном совещании в Петрограде под председательством военного министра присутствовавшие там офицеры Артиллерийского управления заявили, обращаясь к Тома, что не хватает железных дорог, чтобы доставлять уголь до сталелитейных заводов. Тот резко ответил, что Франция в условиях, когда большая часть ее промышленно развитых районов занята противником, подошла к решению проблемы национальной обороны совсем с другим настроем. Завод в Нёв-Мезоне, в окрестностях Нанси, оказавшийся всего в 15 километрах от фронта, ежедневно получал уголь поездом, который следовал из Гала, в 450 километрах от него. Предприятие продолжало работать, чтобы обеспечить производство на еще одном заводе боеприпасов, даже под огнем тяжелой артиллерии противника.

Для русских такие люди, как Тома, были чем-то совершенно новым. Они смеялись над его грубоватой внешностью, которая, по их словам, характерна для типичного московского торговца. Представители высших кругов ждали встреч с ним с нескрываемым ужасом. По-джентльменски консервативный, медленно соображающий и официальный, генерал Беляев просто трепетал, когда рассказывал мне, что получил указание военного министра общаться исключительно с этим агрессивным гостем. Позже он рассказал мне, что его потрясла та власть, что сосредоточилась в руках Тома, говорившего: «Я дам вам это», «…я позабочусь об этом по возвращении домой» и т. д. Беляев говорил: «Пусть он и социалист, но может делать то, что пожелает; ни у кого в России нет такой власти, у нас нет хозяина, а еще говорят, что в России самодержавие». Великий князь Сергей заявил Тома: «Это вы монархист, а я – анархист!»

В начале мая лорд Китченер оповестил графа Бенкендорфа, что хотел бы приехать в Россию, если получит официальное приглашение. Когда об этом сообщили императору, тот заявил, что готов принять гостя после 10 июня, однако уточнил, что не понимает, как лорд Китченер может оставить свою работу на такое длительное время.

В письме, которое было написано 6 мая, но получено только 18-го числа, Эллершоу отмечал: «Я почти не сомневаюсь, что вскоре после того, как вы получите это письмо, лорд Китченер и я будем уже находиться в дороге к вам. Разумеется, я дам вам обо всем знать официально, как только вопрос окончательно решится. Я уже начал работать над этим. Не сердитесь! Думаю, что это действительно необходимо, и вы согласитесь со мной. В первую очередь речь идет о финансовых вопросах, но существует и тысяча других вещей, которые, по моему мнению, он должен обсудить и прояснить».