Я не был согласен с Эллершоу. По моему мнению, русским требовался перерыв, время на то, чтобы переварить ту не всегда приятную правду, которую им прямо высказал Тома. Я полагал, что визит лорда Китченера скорее будет раздражать, чем воодушевит их. Они никогда не считали Великобританию великой военной державой, но знали, что мы богаты, и воображали, что наши богатства безграничны. Им нужны были наши деньги, а не советы по военным вопросам. То, как русские понимали союзнический долг, годы спустя мне предельно сжато объяснил в Сибири руководитель миссии американских железных дорог инженер Стивенс: «Они хотели бы, чтобы мы положили перед ними большой мешок с деньгами и сразу же убрались подальше».

Я направил конфиденциальную телеграмму в адрес Эллершоу, где предложил по возможности отложить визит и добавил, что русские больше заинтересованы в том, чтобы видеть у себя большого специалиста в вопросах финансов, такого как Маккенна, а не военного.

26 мая Эллершоу писал мне:

«Боюсь, что, несмотря на вашу телеграмму, я уже не могу отменить этот визит. Я всегда готов выслушать ваше мнение по любому вопросу о России, и если бы я узнал об этом своевременно, я не стал бы работать, как раб, дергая за все рычаги, чтобы обеспечить то, что считал настоятельно необходимым. Я проделал слишком большой труд для того, чтобы подготовить визит К. в Россию. Там его имя является символом всемогущества, а его образ не утратил глянец. Я надеялся, что он сможет повлиять на то, чтобы сделать наши отношения намного более сердечными, что он сумеет помочь определить будущую стратегию, политику, разрешить финансовые проблемы. В свою очередь я, действуя в его тени, мог бы устранить все недоразумения, окончательно определить, как на ту или иную проблему смотрят в Британии и в России, отбросив ненужную чопорность.

Мы выезжаем в понедельник 5 июня, дорога займет одну неделю, это значит, что мы будем у вас 12-го. К. пробудет здесь не более одной недели. То есть у нас будет время до 19-го, и, как я надеюсь, мы снова будем дома 26-го. Я был бы в высшей степени вам благодарен по завершении визита, если все пройдет хорошо.

Кстати, помните, что ни одну вашу телеграмму в мой адрес не удастся сохранить в секрете, какие бы пометки вы на ней ни ставили. Она проходит через различные инстанции (DMO MGO, Agar) и через К., и ничто не может этому помешать».

Во вторник 6 июня в семь часов утра я работал в кабинете военного атташе на первом этаже посольства, когда из архива спустился один из секретарей, который сообщил мне, отчаянно жестикулируя, ужасную новость о гибели «Хэмпшира». Было очень трудно осознать это. Кроме гибели лорда К., Фицджеральда и О’Брайена, было невозможно представить, кого искать на место бедного Эллершоу, кто еще смог бы послужить России так, как это делал он.

Через несколько дней я встретился с генералом Беляевым. Он говорил о лорде Китченере очень взволнованным тоном, и еще более взволнованно он упомянул об Эллершоу. С выразительным жестом он заявил, что думает, что теперь дело с американскими контрактами можно считать неудавшимся.

Несмотря на то что на Западе в основном разделяют мнение Тома о русских органах управления, наш союзник заслуживает получения кредитов за то, что он совершил. За первые семнадцать с половиной месяцев войны, то есть до конца 1915 г., Россия направила в свои части 1920 полевых орудий, 355 горных пушек, 12 4,2-дм орудий, 43 4,8-дм и 60 6-дм гаубиц.

13 января 1916 г. количество орудий на всех фронтах России, Северном, Западном, Юго-Западном и Кавказском, составило 3973 3-дм полевых, 245 3-дм горных, 420 4,8-дм гаубиц, 50 4,2-дм пушек и 210 6-дм гаубиц. Войска получили округленно 4 млн 500 тыс. 3-дм снарядов, 250 тыс. 4, 8-дм снарядов и 165 тыс. снарядов к тяжелым орудиям.

Все еще ощущалась большая нехватка винтовок.

Воскресенье, 11 июня 1916 г. Могилев

Обедал за одним столом с императором. После обеда он очень любезно беседовал со мной. Я рассказал ему, что люди относятся ко мне очень хорошо с тех самых пор, как он распорядился оформить мне пропуск на фронт. Он ответил, что очень рад слышать это. Потом я попросил выдать мне такое же разрешение для сбора информации в Петрограде, и царь распорядился: «Разумеется. Скажите генералу Алексееву».

Я начал разговор о трудностях на железных дорогах, но, похоже, мой собеседник не очень разбирался в этом вопросе.

Он был явно в хорошем настроении в связи с успехом Брусилова. Император подчеркнул тот факт, что Бетман-Хольвег постоянно ведет разговоры о мире, но почему-то никто из союзников ни разу даже не упомянул о явных признаках падении морального духа в Германии.

Я осмелился сделать замечание о необходимости вести в России пропаганду против неприятеля. В особенности это должно было касаться его жестокого обращения с военнопленными. Я привел даже несколько примеров, о которых мне рассказали на фронте. Мой собеседник согласился и добавил, что на такие поступки не способен никто, кроме немцев, что он не может себе представить, чтобы кто-то из его подданных был настолько жесток[29].

После этого со мной беседовал великий князь Сергей. Он говорил, что русская артиллерия действовала превосходно во время наступления Брусилова. С блеском в глазах он добавил, что его всегда поражала разница в том, как ведут войну во Франции и в России. «На Западном фронте противник наступал, а французы пусть и медленно, но откатывались назад, и во всем мире при этом восклицали: „Какая у французов прекрасная армия!" В России за неделю взяли в плен 160 тыс. человек, и никто даже не подумал высказаться в подобном духе». Я ответил, что здесь дело в той разнице, когда тебе противостоят не немцы, а австрийцы, что русским с самого начала повезло, что у них есть такой противник для подъема духа солдат.

Понедельник, 12 июня 1916 г. Могилев

Я отправился на встречу с великим князем Сергеем, чтобы обсудить положение на железных дорогах. Он в курсе трудностей и опасности, которую они таят, но единственное, что смог предложить, – это чтобы наш посол вместе с послом Франции М. Палеологом поговорили с премьер-министром Б. Штюрмером. Он спросил меня, знаком ли я со Штюрмером. Я сказал, что незнаком, но мне не нравится эта фамилия. После этого он рассказал мне историю о том, как двое мужчин продолжали говорить в магазине на немецком языке, не обращая внимания на протесты персонала. Вызвали полицию, но когда полицейские прибыли, те просто снова и снова повторяли «гофмейстер Штюрмер, гофмейстер Штюрмер», и их невозможно было арестовать только за то, что они называют имя русского премьера.

Затем великий князь заявил, что М. Трепов «не хорош», как не хороши и все новые министры. Сразу же после своего назначения они начинают всех увольнять. В течение трех дней министры способны изменить свои прежние взгляды. И только на высших постах они иногда берут людей обратно: например, бывший директор железных дорог Борисов сейчас является заместителем министра, а бывший начальник Николаевской железной дороге ныне возглавляет все железные дороги.