к нему татары были встречены градом стрел. Но и противник не молчал: и с плотов, и с их берега началась ответная стрельба. Правда, с плотов она оказывалась недостаточно точной, а с суши ослабевшие от дальности полёта стрелы могли в лучшем случае лишь поранить, чаще же, лишь чиркнув по доспехам, они бессильно падали на землю.

Успевшие выбраться на землю татары с громкими воплями, скорее для собственного успокоения, храбро кидались в бой, но их было немного, в большинстве случаев они даже не успевали вскочить в сёдла обалдевших от холодной воды коней и падали, сражённые русскими стрелами. Но с воды подходили и подходили новые силы, ордынцы бежали по предыдущим плотам, как по суше, старались вытащить из воды коней, тоже стреляли. Некоторые их них прорывались к берегу, иные даже седлали мокрых коней и смело кидались в драку. Русичи же тем временем вполне оправились от неожиданности, подтянули к месту сражения немалые силы, и хан Ахмат мог видеть со своей стороны море сияющих под лучами утреннего солнца стальных шлемов на русских воинах, плотные ряды пеших и конных защитников Отечества в непробиваемых доспехах.

Несомненно, заметили эту мощную оборону и атакующие. Несмотря на окрики и приказы, некоторые из них отказывались идти в воду, давая пример другим, брошенные плоты медленно сносило течением от места события, упирались и встревоженные лошади. Наконец, видя, что атака захлёбывается и самые смелые татарские воины побежали по плотам назад, иные не побоялись прыгать в воду, которая местами доходила до пояса и выше. Стрелы русичей настигали их повсюду, на поверхности воды явилась кровь, лишь немногие достигли своего берега. Придя в себя, татары начали потрясать луками и кривыми саблями, грозить и орать на смеси русского и татарского языков:

— Погоди, рус, будет и тебе каюк, секир башка, скоро река станет, мы по льду тебя достанем.

В течение нескольких часов противники не расходились от берега, стоя одни против других под холодным ветром, подогревая себя угрозами и проклятиями. В это-то время и явился к берегу государь с новым пополнением, которое ещё больше, чем недавняя победа, подкрепило дух русского воинства. Дружины, где проезжал Иоанн, отворачивались от неопасного теперь противника в сторону великого князя и дружными криками приветствовали его:

— Ура-а-а государю!

— Постоим, братья, за Отечество наше! — кричал он в ответ.

— Ура-а-а!

— Постоим за веру нашу православную!

— Ура-а-а!

— Постоим за свободу!

— Ура-а-а!

Иоанн объезжал войска, и чем больше он видел и слышал этих людей, вдохновлённых недавним успехом, свежими дополнительными силами, приездом государя, уверенных и смелых, тем больше крепла и в нём уверенность, что не отступят они, что не отдадут врагу свою землю и будут драться, пока хватит сил, пока руки держат оружие. От этих воинов, промерзших и уставших от многомесячного стояния вдали от дома, в чистом поле, без нормальных условий для жизни, под постоянной угрозой вражеского нападения, — от этих людей исходила такая сила и уверенность в победе, в том, что они стоят тут за правое дело и не отступят, что Иоанн почувствовал, как душа его и всё его существо также наполняются энергией и уверенностью.

Татары, разобравшись, наконец, в том, что происходит на противоположном берегу, узнав, что сюда прибыл сам русский государь, принялись кричать ещё громче, поминая и самого Иоанна, угрожая лично ему, но их мало кто слушал, ибо с русского берега то и дело разносились вокруг мощные голоса приветствия и одобрения, заглушающие разрозненные злобные вопли. Вскоре татары примолкли и под шумок принялись собирать своих убитых, вылавливать трупы из реки, оттаскивать оставшиеся плоты.

Неподалёку от великокняжеского шатра его встретил сын. Они крепко обнялись на виду у всего воинства.

— Рад за тебя, сынок, — похвалил государь своего наследника.

К вечеру в километре от берега и неподалёку от шатров Ивана Молодого и других воевод был разбит лагерь государя, в котором он провёл более четырёх недель. Днём он объезжал войска, знакомился с их расположением, снабжением, подбадривал людей, передавал им слова митрополита об искуплении всех грехов и грядущем царствии для всех мучеников, погибших во славу Отечества и православия. Помогал сыну в решении разных неотложных задач, в частности по обеспечению воинов дровами для костров, тёплой одеждой. А вскоре, вникнув в дела, полностью взял командование в свои руки.

Холод между тем, необычно ранний для этой поры, всё усиливался. Уже во второй половине октября землю к утру подмораживало. По ночам люди даже в утеплённых шатрах промерзали настолько, что могли с трудом разогнуть конечности. Татары, однако, не прекращали своих приступов, которые успешно отражались русичами, продолжали с противоположного берега грозить, что двинутся в наступление, как только станет река. Однако приступы их и угрозы становились всё менее энергичными.

20 октября, к вечеру, к Иоанну явился посол от Ахмет-хана. Его появление было обставлено так же, как и отправление за две недели до этого Товаркова. На татарском берегу собралась толпа людей, они размахивали руками, делали миролюбивые жесты, показывали, что не надо стрелять. Когда русские согласились принять послов, татары спустили на воду большой плот, на него ступило посольство из нескольких разряженных людей. Их отвели в ставку Иоанна, и тот принял гостей в присутствии сына, бояр и воевод.

— Мой господин, хан Ахмат, сын султана Кичик-Мухамеда, приказал спросить, отчего ты не едешь к нему с миром? — достаточно вызывающе спросил ханский посол, предварительно слегка поклонившись государю, его сыну и остальным присутствующим.

— Вы не пожелали предложенного мною мира, — твёрдо ответил Иоанн, — на прочие условия я не согласен.

— Мой господин просил передать, — продолжил посол на плохом русском языке, но без переводчика, — что если ты, великий князь, не желаешь прийти на поклон к своему господину, то пришли своего сына, хан явит своё милосердие, он согласен на такую уступку.

— И сына своего я не собираюсь посылать к нему, я в своих условиях ничего подобного не предлагал.

— Хорошо, мой хан и господин, в виде исключения, исходя из его бесконечного милосердия и миролюбия, согласен на то, чтобы на переговоры к нему приехал посол твой Никитка Басенков. Хан Ахмат помнит его и любит его усердие и готов принять «выход» из его рук.

— Хан не принял моих условий, когда я их предлагал, теперь поздно говорить о мире, — Иоанн поднялся со своего походного кресла и гордо вскинул голову. — Теперь я не согласен не только на