не надо было, она уже была именно такой изнутри. Прожив практически всю свою жизнь за рубежом, не соприкасаясь с плебейской действительностью жизни на родине и благополучно отвыкнув от нее, Михайловы приобрели неуловимый лоск, аристократическую простоту манер.

Посол и супруга встречали гостей, для каждого находилось приветствие, доброе слово, шутка, простое «Здравствуйте!», «С приездом!», не отличая важный это иностранный гость или свои товарищи-коллеги. Конечно, потом, после первого наплыва приглашенных, посла сменяли сначала советник-посланник, потом дипломаты, военный атташе, первые секретари… Прием катился как обычно: сначала гости выдерживались в большом помещении или парковом интерьере, называя его между собой и предбанник, и накопитель, и более изящно – представительский холл. Официанты носили бокалы с различными напитками, в стороне стояли столы со льдом, соками, водами-фруктами, с бутылками, содержимое которых разносилось официантами. Люди брали бокалы, высокие стаканы, рюмки, ходили по холлу, разговаривали со знакомыми, знакомились с незнакомыми, представлялись сами или просили кого-либо из друзей представить себя. Люди тасовались, как карты, может отсюда и произошло слово тусовка. Потом открывались широкие двери в другое помещение, и гостей приглашали откушать, чем Бог послал. Бог обычно посылал что-нибудь очень разнообразное и вкусное. Мне лично больше всего нравились морепродукты: креветки в разных соусах, вареные, печеные; мидии в маринаде, в горчичном соусе, в масле; морские гребешки, которых подавали горячими в собственных раковинах с лимоном, сливочным маслом и пармезаном – «Сonchitas а la parmesana». Иностранные гости же все больше налегали на икорку, красную и черную, «пирошики» – пирожки с разнообразной начинкой и холодную водочку, которую, к удивлению наших, употребляли со льдом, а иногда по привычке разводили тоником. «Это ж надо! Продукт портить!», – мысленно всплескивали руками советские люди.

Гости пили, ели, но не забывали переговариваться, знакомиться, обмениваться новостями, слухами, предположениями, сплетнями. Впрочем, на приемах обычно не едят, а делают вид, что едят и не пьют, а делают вид, что пьют. А то вдруг подведут к тебе потенциального знакомца, а ты судорожно будешь давиться канапе с икоркой или глотком виски. На таких вот застольях можно было удачно получить какую-нибудь неожиданно важную информацию. Собственно, поэтому на большие и важные приемы все и старались попасть.

Кроме нашего посла, уважаемого мной и всеми Михайлова, мне особенно запомнились и понравились два присутствующих на приеме человека…

На мужчин я обращаю внимание и рассматриваю их именно только как мужчин, а уж потом интересуюсь, кто они по профессии ли, по статусу ли, по известности ли. Мне всегда интересно наблюдать, во что они одеты, как ведут себя на светских раутах и на обычной вечеринке, какая у них манера поведения и вообще манеры. Мне нравились и нравятся по сию пору мужчины сначала умные, потом все остальное: галантные и в то же время мужественные, сильные, молодые, дружащие со спортом. А уж если и не молодые, то следящие за своей фигурой, уверенные в себе, умеющие носить костюм. Вдруг наш торгпред сказал: «Посмотрите! Вот идет Нимейер! Вон там, проходит к послу!». Я увидела человека среднего возраста и среднего роста, вроде бы ничем не примечательного, но который был известен всем. Прежде всего, я заметила высокий лоб с гладко причесанными и даже зализанными волосами – типичная прическа бразильского мужчины – красиво очерченные, чуть с изломом брови, тонкий нос, печальные темные глаза. Однако его печальные глаза очень даже оживлялись при виде привлекательной женщины или любимой темы разговора – архитектуре. Лауреат Ленинской премии – борец за мир, «почти коммунист», Нимейер был в оппозиции к правительству и в одно время даже покинул страну, но по инициативе президента Кубичека в 1967 г., как самый талантливый архитектор, был приглашен для проектирования и строительства новой столицы, где мы его и встретили воочию на открытии нашего посольства.

Новый город рождался трудно: его проекты то замораживались из-за нехватки денежных средств, то при очередной смене власти опять медленно продвигались по родовому пути строительства. Как раз в 1972 г. Нимейер заявил, что снимает с себя всякую ответственность за будущее столицы и даже сдал свой особняк в пригороде, кажется, Датскому посольству. Это решение он обосновал тем, что чашу терпения переполнило постепенное изменение его первоначальных проектов сооружений, в частности международный аэропорт, и планомерное сокращение, ранее обговоренных на строительство, средств. Чиновники и заклятые друзья тоже везде одинаковы.

Архитектор даже подавал жалобу в суд, обвиняя городские власти в преднамеренном искажении плана строительства. Суд отклонил иск Нимейера как необоснованный. Об этом архитектор не любил вспоминать и получилось, что гений архитектуры – его называли больше скульптором-монументалистом, чем архитектором – в то время остался как бы ни у дел. Но ненадолго. У него была масса творческих замыслов, которые впоследствии воплотились в жизнь: новые сооружения на Пау-ди-Асукар и более удобный подъезд к ней, Музей современного искусства, свое собственное жилище…

На приеме Нимейер не выпячивал свою персону, скромно стоял с высоким стаканом прохладительного, но сам он так и притягивал обаянием истинного гения. Желающих перекинуться хоть парой слов со знаменитостью, чтобы можно впоследствии было вспомнить, что были представлены и разговаривали с самим Оскаром Нимейером, было много! Мы тоже не явились исключением, подтянулись к нему, подождали пока его оставят терзать предыдущие собеседники, и очень «оригинально», как нам показалось, начали беседу о прекрасном городе. Эта тема, видимо, уже навязла у маэстро в зубах, т.к. он быстренько переключился на не менее прекрасный город Москву, его самобытность, а также на преимущество социалистического строя над капиталистическим. Оскар побывал в Москве и на Кубе, где подружился с Фиделем Кастро. Фидель потом говорил, что в мире осталось только два настоящих коммуниста: «Я и Оскар». Нимейер был стопроцентным убежденным сторонником коммунизма, просто ортодоксом и не вышел из Компартии Нимейер по сю пору. Суариса Фильу Оскар последователен до сих пор, ему уже исполнилось 103 года.

Я получила пару милых комплиментов, обязательный для бразильца рефрен в сторону дамы, даже если дама вне зоны комплиментации, и беседа продолжилась. По меркам официального приема мы беседовали с Оскаром Нимейером достаточно долго, около получаса, даже неприлично долго, потом подвели нового знакомца (негласный знак передать тему и ее представителя другому желающему) и оставили человека в покое.

Однако, мне понравились его непосредственная, детская вера в прекрасное коммунистическое завтра, любовь к своему детищу-городу и беспокойство о его будущем, удивительный оптимизм. После ХХ съезда партии, где только ленивый не плюнул в почившего вождя, Оскар Нимайер, последовательный и не склонный к метаниям коммунист, заявил: «Что бы ни говорили, а усатый Зе