– И при этом они не квасят на скаку молоко. Некоторым неплохо бы уподобиться.

– Некоторым неплохо бы начать думать! Хотя бы о том, чем мы тут заняты!

– Залем, – Бертольд довольно ловко вдел нитку в иголку. – Я думал, ты заметил.

– А я думал, у тебя есть мозги. – Первый балагур полка для таких разговоров годился плохо, но до беседы с Хейлом Чарльз еще не созрел. – Прошло две недели. Мы расшугали пару отрядов, Вальдес покрошил в капусту пару дюжин уродов и еще сколько-то вздернул, а дальше?

– Продолжение зверств.

– То есть очередные городишки по полторы штуки в две недели? Савиньяк затеял гаунасские догонялки, чтобы не пустить Хайнриха на помощь Бруно. И не пустил, хотя вам это не слишком-то помогло!

– «Нам»? – передразнил Бертольд. – Надо же… А говоришь, Савиньяка не любишь.

– Говорю?!

– Ну не говоришь, рожи корчишь. Дескать, какое счастье избавиться от гнусного маршала… Слушай, может, это он от тебя сбежал, а ты страдаешь?

– Я не страдаю! Я не имею обыкновения страдать, и я подал регенту рапорт о переводе к фок Варзову… Только это не значит, что я не отдаю Савиньяку должного.

– Особенно при Мелхен.

– Я же просил…

– Просил, но твое поведение пахнет заговором против Проэмперадора. Своими балладами ты упорно внушаешь к нему ненависть. Видимо, приняв за образец Понси с Барботтой.

– Хватит! – Когда-нибудь этот… цветочник получит! – О чем я говорю с Мелхен – мое дело, а с тобой я говорю про Заля. Савиньяк полез в Гаунау, потому что фок Варзов ничего не мог сделать с Бруно. Нас погнали сюда, потому что ничего не могут сделать с Олларией и Залем! И это в лучшем случае, потому что в худшем на столицу просто махнули рукой, как прошлой осенью – на короля!

Два регента, полдюжины проэмперадоров, все спасают Талиг, а против предателя бросают адмирала, который на суше здоров только по крышам с саблей скакать! Обозной кляче ясно – Вальдес нужен, чтобы Заль сидел в Западной Придде и не лез дальше ни на север, ни на восток. Да захоти Савиньяк с ним покончить, он бы послал Ариго или, вернее всего, пошел сам. Ему так проще, чем по-человечески объяснять, да и не верит он никому…

– Ты только при Селине это не брякни, – посоветовал Бертольд. – Она Уилеру нажалуется, а тот, чего доброго, поколотит.

– Я с девицей Арамона разговаривать не намерен!

– О как! – Бертольд аж отложил свое рукоделие. – У тебя все не как у людей! Обычные кавалеры злятся на отказавших им девиц, а ты взъелся на красавицу, от которой тебе ничего не надо. Признавайся, что она с тобой сделала? Кота натравила?

– С тобой невозможно серьезно говорить.

– Ага, – подтвердил приятель, – только это тебя и спасает. Будь иначе, я бы тебе объяснил, что есть не капитанского ума дело, а потом повел бы посмотреть на Стоунволла. Теперь спрашивай, зачем?

– Ты, кажется, подкладку зашивал? Вот и зашивай! – злиться все равно не выйдет, хоть и хочется. И на Вальдеса тоже хочется и тоже не получается, оттого и тревожно. Савиньяк с Алвой бесили, но не ошибались, а регент с фок Варзов и умницей Ариго… А, что тут скажешь!

– Если ты не спросишь, – пригрозил Бертольд, – я сам скажу. Когда нас сюда отправляли, Стоунволлу это не нравилось, а лысый – зануда почище тебя. Зато теперь он спокоен, как сытый уж, а если Стоунволл спокоен, то и нам дергаться нечего.

– Вот уж не знал, что ты водишь дружбу с полковниками, – Чарльз глянул в потемневшее окно и потянулся за плащом.

– С лошадьми я дружбу вожу, а Стоунволлов Угар в Аконе глазки пучил и башку задирал, зато как двинулись – уши торчком, значит, и хозяин в порядке… Слушай, не хочешь идти – не ходи.

– Это тебе Беспокойный наябедничал?

– Не-а! Он к тебе, как ты к нему, а ты к нему никак. Просто с такой физиономией не пьют, а бодаются. Голова хоть не болит?

– Нет вроде, – Чарльз вслушался в собственные ощущения и подтвердил: – Не болит, а даже если б болела…

Бертольд может верить хоть лысому полковнику, хоть гривастому жеребцу, только прояснить положение нужно. Вальдес бешеный, но не слабоумный, может, и задумается, кому нужны его прыжки по крышам, да и прыгать можно куда успешней. Придд во Франциск-Вельде силами неполного эскадрона уничтожил дриксенского командующего, неужели они, если зададутся такой целью, не покончат с Залем? Другое дело, что перехватывать командование и наводить порядок у оставшихся без головы кадельцев должен не адмирал, а кто-то вроде Савиньяка.

Гений не зря ценил «Плясунью» больше других своих творений – в этом компоте нашлось место всему, но Валме сосредоточился на умирающем распутнике, которому «слепяща, будто солнце» совесть тыкала в нос грехи молодости, черные и страшные. На агонию из дальней обители взирали «жуткие глаза греха, что выпивают злато жизни» и бывшая дева, в чьем сердце «тьма растерзавшего ея позора» по ходу покаяния сменялась «неярким серебром прощенья».

– Да, – со всей ответственностью признал Марсель, переворачивая, наконец, страницу. – Это Рожи! Не хочу обобщать, тем более распутников, но с совестью тот же папенька совладал бы, хотя от подагры сожаления на него и накатывали. Про соблазненных дев я не слышал, зато так и не попробованную по лености ледяную утку родитель вспоминал частенько. И предыдущего Колиньяра, которого тоже по лености не вызвал, и тот в итоге воспитал препротивных сыновей. Правда, папенька был в полном сознании. Бредил ты, но твой бред, во-первых, не был предсмертным, а во-вторых, ты не сожалел, а звал какого-то Рамона, похоже, Альмейду.

– Бред есть высшее воплощение свободы, – Алва чему-то усмехнулся, – но я бы поставил на Салигана. Помнится, накануне я о нем вспоминал… Сходство между нашими Рожами и дидериховыми ты заметил, а несоответствия?

– Распутник каялся, монахиня прощала, а Рожи благолепию не способствуют. Кроме того, они не шмякались, хотя залезшая в бакранский алтарь дрянь этого тоже не делала.

– Важней другое. Рожу Капуль-Гизайлей, по твоим словам, выкопали в Мон-Нуар, барон упорно искал ей пару и не нашел даже намека на след. Не представляю, куда забрался Ли, но Дидерих бороться и искать любил лишь на словах, и при этом собственного воображения у него не имелось, одни обиды. Он расписывал страдания незаконных потомков и злодейства растлителей, но сочинить нечто в самом деле оригинальное был не в состоянии, не Шеманталь…

– Я сто раз лодырю говорил, чтобы он свои байки записывал, – наябедничал виконт. – Отлынивает.

– Разумеется. Шеманталь, если и сводит с кем-то счеты, то отнюдь не пером. Ты выспался?

– Я переспал. Удивительное ощущение, не думал, что оно вообще возможно! Мы ночью что делаем? О… Похоже, встретили!

На столе не нашлось ничего, кроме книг, и виконт торопливо сунул руку в карман. Прихваченные в Варасте коржики давно кончились, однако в Лаике удалось разжиться колотым сахаром. Успокоившись на предмет лакомства, Валме распахнул дверь и немедленно поежился – огромное здание полностью не протапливали даже в лучшие времена.