пространство: вдох, выдох, сосредоточиться на всполошенном голосе на том конце. – Нам нужно что-то делать.

– Нас это не касается. – В эту минуту мне был противен собственный голос, противна комната, вдруг совершившая изящный пируэт в сгущающихся сумерках. – После всего.

– Ари! – Неужели Амир кричит? – Он… он точно с собой что-нибудь сделает.

Она хочет быть как ты, у кого ничего не отнимется.

Я закрыл глаза, прижал телефон к щеке, вытянул руки в воздух.

– С чего ты взял?

– Он разбил свою машину в хлам. Тебе напомнить, на что он способен в таком состоянии?

– Ну, я… почему ты звонишь именно мне?

– А кому еще мне звонить?

Я задумался над ответом.

– Блуму?

– Блум и позвонил в Стэнфорд. А София…

– Я о ней и не говорил…

– …не отвечает.

Я вновь замолчал.

– Ты дома или нет?

Но грех мой в том, что я искал наслаждения, красоты и истины не в Нем, а в себе и прочих Его творениях. Я швырнул “Исповедь” в стену.

– Да, – ответил я, борясь с головокружением, силясь вернуть себе мир.

– Я сейчас заеду за тобой, – сказал Амир. – Мы должны его найти.

Искания привели меня обратно к боли, смятению и греху.

Я соскочил с кровати, накинул одежду. Я ждал у дома, на меня струился свет уличных фонарей. С тех пор как умер Ноах, установилась мучительная жара – знойные дни, душные вечера, беззвездные ночи, сильные ветра, ни капли дождя; газоны высохли, побурели. Небеса скорбели, протестуя против свершившегося в Южной Флориде. Амир подъехал через считаные минуты, он сжимал руль дрожащими руками, обливался потом. Меня так и подмывало сбегать через дорогу за Ноахом.

– Он звонил полчаса назад. – Амир гнал машину, вильнул, чтобы не врезаться в почтовый ящик, крутил головой, высматривая Эвана. – И сказал про Стэнфорд.

– Он не сказал, куда пойдет?

– Нет, конечно. Он распинался о Блуме, о том, что случилось в горах, и о… – Невольная пауза: Амир сглотнул, задумался над словами. – Еще он сказал, что придумал, как нам искупить вину.

– Искупить вину?

– Он в прямом смысле бредил. Я попытался его успокоить: можно, говорю, я приеду к тебе? – но он сказал, что уходит, а куда, не ответил.

Его не было дома. Его не было на улицах. Его не было в библиотеке. На озере его тоже не было. Его не было в “Трес амигос”. Мы позвонили Оливеру (на звонок ответила его мать и тут же повесила трубку), Донни, Ребекке, Реми, Гэбриелу, всем. Амир вновь позвонил Софии. Включился автоответчик.

– Может, хватит искать? – спросил я, проигрывая в памяти голос Софии на автоответчике.

Амир врезал по тормозам: красный свет.

– Хватит повторять одно и то же! Мы не можем взять и бросить его. Надо искать.

– Это уже не наша печаль, – не поворачиваясь к Амиру, сказал я. – И мне он больше не друг.

Загорелся зеленый. У Амира тряслись руки, он ударил по газам.

– Я съезжу в академию.

– Делай что хочешь, – согласился я, – но сперва отвези меня домой.

Пауза.

– Неужели ты бросишь меня одного?

– Извини, – сказал я, – но, по-моему, зря мы… зря ты это затеял.

– По-твоему, у нас есть выбор? По-твоему, то, что случилось с Ноахом, – это повод всех бросить? Забить на свою жизнь, как будто пострадал один ты, больше никто? Думаешь, Ноах хотел бы этого от тебя, от остальных? – Он замолк, голос его осекся. – Думаешь, после всего ему было бы приятно, что случившееся… сломило тебя и ты стал таким эгоистом?

Изнурительная вина затопила каждую клетку моего тела.

– Хорошо. – Я оторвал взгляд от зеркала заднего вида. – В академию.

Ехали мы молча. Стемнело; видеть академию ночью было жутковато. Ворота, как ни странно, были открыты. Стены школы заливало серебристое мерцание. На парковке несколько машин, маленький бульдозер и мусорный контейнер. У дверей громоздятся парты, высятся кучи мусора. В кабинетах горят огни. По макету Храма бродит один-единственный человек.

– Эван! – окликнул Амир в открытое окно. Мы бросили машину наискось через два парковочных места, боязливо приблизились, остановились на краю миниатюрного города. Ветер всхлипывал в барабанных перепонках. Я схватился за кипу, чтобы не улетела в ночь. – Мы тебя везде ищем.

Эван поднял голову, прищурился, глаза превратились в голубые щелки.

– А ты-то здесь зачем?

Я сразу же понял, что он обращается ко мне.

– Не знаю, – ответил я.

Он заметно дрожал на ветру.

– Это он… это Амир тебя подговорил.

Амир шагнул к Эвану, ступил во внешний двор Храма.

– Ну хватит, Эв, – мягко произнес он. – Мы хотим тебе помочь.

Слабый смех.

– В чем?

Еще несколько шагов вперед. Амир очутился во внутреннем дворе.

– Помочь тебе.

Эван разразился странным смехом.

– Боюсь, мне уже ничем не помочь, – сказал он. – Как и всем нам.

– Неправда, – возразил Амир. – Потому что я знаю, что это… это херня. Нам обязательно станет легче, даже если сейчас в это не верится, нам всем станет легче. Пусть не сразу, но то, что случилось, нам не указ, понимаешь? Мы придем в себя. Если ты захочешь, то снова подашь заявление в Стэнфорд, сделаешь что-нибудь, чтобы доказать…

– Ты правда думаешь, что я… – Эван лихорадочно заморгал, схватился за голову. – Амир, ты правда думаешь, что меня ебет, где я буду учиться?

Амир оглянулся на меня в поисках поддержки, но я не шевельнулся.

– Да, я так думаю. Потому что ты всегда этого хотел, и по праву. Мне неприятно это признавать, вряд ли я еще когда-нибудь это скажу, но у тебя золотая голова, ты этого заслуживаешь, я знаю, тебе… тебе важно, где учиться, потому что у тебя со Стэнфордом эмоциональная связь и…

– Это было все, что у меня осталось от нее. – Эван ушел в себя. – Это было все, что у меня осталось.

– Эван. – Я переступил с пятки на носок, сунул руки в карманы, его душевные метания меня ни капли не волновали. Я уже не благоговел перед Эваном Старком. – Зачем ты здесь?

Он достал из кармана зажигалку и принялся ею щелкать, как мне не раз случалось видеть.

– Как вы думаете, это красиво? – Он указал на Храм. Огоньком зажигалки осветил затейливые узоры, каменные лестницы, хейхал[307] с золотыми цепями и стенами, отделанными кедром, резными цветами, пальмами, херувимами. Задержался на Кодеш ха-Кодашим[308]: гигантская менора, позолоченный стол хлебов предложения, алтарь для воскурения благовоний. – Вот. – Он осторожно потрогал завесу – синюю, алую, густо-пурпурную, – скрывавшую деревянный Ковчег. – По-моему, мы попали сюда.

Амир встревоженно посмотрел на меня, я притворился, будто не замечаю, но придвинулся ближе.

– Ты о чем? – спросил он Эвана. – Куда мы попали?

– Во внутреннюю палату, – тихо пояснил Эван. – В святая святых.

Амир