– По путёвке профсоюза? – съехидничал Волконский.

– Она ещё не была твоей женой.

– Так, она что-то имела с этим молодым бизнесменом?

– Вряд ли, – сказал наугад Гаврила. Он никогда не видел в глаза жену Волконского и самого Никиту.

– Скажи мне одну вещь, как думаешь, что может делать холостая женщина в черноморском пансионате?

– Да она не жила в пансионате! – сказал Гаврила, недоумевая, зачем его спрашивает Волконский. В следующий момент он сообразил, это и есть оплата за лечение Бурого! Гаврила рассказал о странных взаимоотношениях Ароновой с четырьмя земляками.

– И что, они её – по очереди? – Волконский сдавил хрупкий стакан, сломав его. Не смотря на это, он совершенно спокойно взял салфетку и оттёр кровь с пальца.

– Да нет же! Ничего подобного! – горячо заверил князя коллега. – Они там купались в море. И всё.

– Эка невидаль, купаться в море?

– Зимой. В канун Крещения. Какая-то там была заморочка. Если нужно, узнаю. А ты что, князь, подозреваешь жену в измене? Узнать это в наше время не представляет особого труда, даже для очень занятого человека.

– Знаю! Но выявлять старые связи сложнее, не так ли?

Гаврила пожал плечами, показывая, что для работника Кремля нет ничего невозможного.

– Хорошо. Значит, договорились?

– Александр Андреевич, если будет нужна ещё какая информация, я всегда! – Гаврила прижал руки к груди.

Друзья попрощались.

Волконский вынужден был окунуться в работу. Ему было не до бывшего хахаля жены. Нину Петровну он видел, как повелось в последнее время, очень редко. В близость с ней не вступал. Аптекарша, узнав по своим бабским каналам о беременности Волконской, перестала себя сдерживать. Теперь она поняла, что удивлять князя незачем, он от жены всё равно не уйдёт. Теперь Катя визжала за четыре пилорамы вместе взятые, сыпя искрами, как с двух болгарок.

Ранним утром Чугуев вышел из подъезда, вдохнул полной грудью. Солнечные лучи искрились, отражаясь от свежих луж. Воздух прохладен. Жизнь чудесна! Леонид Аркадьевич решил пройтись пешком, благо до работы недалеко.

Он шёл по своему городу, смотрел по сторонам. В ранний час дворники уже закончили работу, тротуары были чистыми и свежими, как сам воздух. В раннюю осень едва нападавшие листья тут же собирались в аккуратные кульки и вывозились на городскую свалку.

Возле Управы стоял дежурный "Уазик". Шофёр выглянул из-за приоткрытой двери, приветливо снял кепку. Мэр подошёл к нему, пожал руку.

– Какова погода, а?

– Замечательная, Леонид Аркадьевич. Смотрю и радуюсь, дыша полной грудью.

– Боря, как у тебя дела?

– Всё хорошо, Леонид Аркадьевич, – Боря помял кепку.

– Почему тогда нервничаешь?

– Да так, домашние проблемы.

– Боря! В чём дело?

– Леонид Аркадьевич, я слыхал, Клару Семёновну выписывают?

– Так и что?

– Так она меня чего-то невзлюбила. И плотника нашего.

– Ничего, я прослежу лично, чтобы она никому не сделала вреда, – заверил Чугуев, нахмурившись. Боря напомнил ему об опальной начальнице отдела кадров. Мэр за рабочей суетой позабыл о Кларе Семёновне, а теперь тот самый водитель, что предупредил его звонком из областного центра, напомнил. Что-то было в этом мистически предопределённое.

Настя была уже на рабочем месте. Она поздоровалась и занесла срочную почту в кабинет шефа.

– Самая срочная? – улыбнулся по обыкновению Чугуев.

– Срочнее только молния.

Пожав плечами, Чугуев разложил перед собой местную газету.

"Психиатрические репрессии возвращаются"!

Многообещающий заголовок, сказать тут нечего. Чугуев промолчал. Пробежав глазами по заметке, он немедленно позвонил главному редактору.

– В чём дело? Это Чугуев беспокоит.

– Что вы, Леонид Аркадьевич! Какое беспокойство? Что-то случилось?

– Это ты у меня спрашиваешь, независимая пресса! – вскипел Чугуев. – Забываешь соучредителей? Я разом прикрою твою лавочку!

– Да в чём дело-то?

– Ты читал номер, перед тем как разрешить печать?

– Да, – редактор услышал угрожающее дыхание мэра, тотчас поправился, – то есть, основные гранки проверил.

– А что-то о психиатрических репрессиях?

– Какие репрессии?

– Так, почитай! – рявкнул Чугуев. – После обеда жду в кабинете с разъяснениями!

К обеду в кабинет Чугуева вошёл курносый молодой человек в рубашке с коротким рукавом и в галстуке. Чугуев поморщился. У молодой поросли никакого понятия о вкусе и этикете!

Парень поставил на стол мэра плетёную корзину, поклонился и ушёл. Чугуев поднял расшитую золотыми колосьями салфетку, накрывающую корзину. Внутри стоял добротный бутыль пива и тёмная литровая бутылка.

"Вискарь Чугуевка" – было написано на этикетке с изображением Управы города.

– О-о! – простонал Чугуев. – Только этого не хватало!

Он немедленно связался с Никитой.

– Ты чего там учудил?

– Леонид Аркадьевич, разве не красиво?

– И это ты пустишь в продажу?

– Если пожелаете. Я вообще-то заказал единственную такую этикетку, лично для вас. А вообще-то, не знаю, как назвать эксклюзивный продукт.

– Назови по-другому.

– Но как? "Чухонка" что ли?

– Да хоть горшком назови! – Чугуев отключил связь.

– К вам главный редактор, Леонид Аркадьевич. Что ему сказать?

– Подержите его в приёмной полчасика!

– Хорошо, Леонид Аркадьевич!

– Да, Настя! Пригрози ему от моего имени: если уйдёт, пусть пеняет на себя!

А так хорошо начинался день!

Чугуев вздрогнул от пронзительного звонка с аппарата напрямую подключённого с кабинетом губернатора.

– Здравствуй, Лёня!

– Здравствуйте, Иван Ильич!

– Что-то слышал, неприятности у тебя?

– Это какая-то ошибка, Иван Ильич. Мы исправим в рабочем порядке!

– Уж потрудитесь. Выдумать же такое, "Психиатрические репрессии"!

– Я, – Чугуев сглотнул сухим ртом, – сейчас же переговорю с главным редактором и доложу!

– На него не дави, Лёня! И вообще, поаккуратнее там с кадрами! Дров наломать каждый умеет. Понял, о ком я?

– Конечно, конечно! Клара Семёновна возвратится в рабочий коллектив, встретим, как подобает.