– Давайте пройдем на кухню. Я подогрею вам молока.

– Я… – начала Анна, но тут же спохватилась. Экономка была так добра к ней все то время, что она жила здесь. Как же может она покинуть дом профессора, ничего не рассказав фрекен Олсдаттер? – Спасибо, – коротко поблагодарила она экономку и проследовала за ней на кухню.

За чашкой молока Анна рассказала все без утайки. В конце своего рассказа она даже почувствовала некоторое облегчение от того, что проявила откровенность.

– Вот так дела! – растерянно пробормотала фрекен Олсдаттер. – А вы, Анна, оказывается, большая мастерица по части разбивания мужских сердец. Кавалеры буквально не дают вам проходу. Итак, вы решили уехать вместе со своим скрипачом в Лейпциг? Немедленно?

– У меня нет иного выбора. Герр Байер предупредил меня, что если я не порву с Йенсом прямо сейчас, то должна незамедлительно покинуть его дом. А после того, как он попросил герра Хеннума уволить Йенса из оркестра, я больше не желаю находиться в Христиании ни минуты.

– А вам не приходило в голову, Анна, что герр Байер просто старается защитить вас? Что на самом деле он движим самыми благими побуждениями?

– Какие же это благие побуждения, если он хочет того, чего не хочу я?

– Но как же ваша певческая карьера, Анна? Вы ведь так талантливы. По-моему, вы приносите слишком большую жертву, даже во имя любви.

– Но так надо! Я не могу остаться в Христиании без Йенса, – упорствовала Анна. – И потом, я же могу петь где угодно. Сам маэстро Григ обещал мне свою поддержку, если я обращусь к нему за помощью.

– Что ж, герр Григ действительно очень влиятельный человек, – согласилась с ней экономка. – А как у вас насчет денег, Анна?

– Герр Байер пообещал отдать все заработанные мною деньги. Но я решила, что не стану просить его ни о чем.

– Это очень благородно с вашей стороны. Но даже влюбленным надобно что-то есть. Да и крыша над головой им тоже нужна. – Фрекен Олсдаттер поднялась со своего места и направилась к кухонному буфету. Выдвинула один из ящиков и достала оттуда железную коробку. Потом взяла маленький ключик, болтавшийся у нее на поясе на тонкой цепочке, и отомкнула замок. Внутри коробки лежал кисет, полный монет. Она вручила кисет Анне. – Вот! Это мои сбережения. Мне пока деньги не нужны, а вам они сейчас очень пригодятся. Я не могу допустить, чтобы вы покинули этот дом с пустыми руками.

– О, что вы! Я ни за что не возьму у вас эти деньги! Я не могу… – жалобно взмолилась Анна.

– Сможете! И возьмете как миленькая! – сказала, как отрезала, фрекен Олсдаттер. – В один прекрасный день, когда я узнаю, что вы выступаете в Лейпцигской опере, я разрешу вам пригласить меня на спектакль. Буду сидеть и слушать вас. Это и станет вашей платой мне.

– Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, спасибо! Вы так добры, так добры. – Анну до глубины души тронул этот великодушный жест со стороны экономки. Анна взяла фрекен Олсдаттер за руку и промолвила, глядя ей в глаза: – Вы, наверное, думаете, что я поступаю плохо?

– Кто я такая, чтобы судить других? Но как бы ни отразилось ваше решение на вашем будущем, будет оно во благо или нет, скажу лишь одно. Вы – мужественная девушка и к тому же с твердыми принципами. А потому я не могу не восхищаться силой вашего характера. Возможно, потом, когда пройдет какое-то время и вы немного успокоитесь, вы напишете герру Байеру?

– Боюсь, он будет очень зол на меня.

– Не будет, Анна, уверяю вас. Скорее он будет сильно тосковать по вас. Это в ваших глазах он уже старик, но не забывайте, с возрастом наши сердца открыты чувствам точно так же, как и в молодости. Не вините его за то, что он влюбился в вас и вознамерился оставить рядом с собой навсегда… любой ценой. А сейчас, поскольку вам завтра подниматься ни свет ни заря, советую поскорее улечься в кровать и постараться хоть немного поспать, если сможете.

– Постараюсь.

– И пожалуйста, Анна. Обязательно напишите мне из Лейпцига. Дайте знать, что с вами все в порядке. Герр Байер – не единственный обитатель этой квартиры, кто станет скучать, когда вы уедете. И помните, у вас есть молодость, талант и красота. Не растрачивайте эти дары понапрасну, ладно?

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не случилось. Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, за все.

– А что же вы скажете своим родителям? – неожиданно спросила у Анны фрекен Олсдаттер.

– Сама не знаю, – вздохнула та в ответ. – Честное слово, не знаю. Всего вам доброго. Прощайте.

* * *

Паром вышел из фьорда и взял курс на Гамбург, шумно выпуская клубы дыма и пара из всех своих труб. Анна стояла на палубе одна и смотрела, как стремительно удаляется от нее родной берег, уже теряясь в осенней дымке. Она смотрела и задавалась лишь одним вопросом: а увидит ли она еще когда-нибудь эти берега?

30

Ровно через сутки Анна и Йенс наконец-то ступили на платформу Лейпцигского железнодорожного вокзала. Было еще очень рано, солнце едва встало. Анна была вымотана сверх всяких сил. Она едва держалась на ногах. Йенс нес свой чемодан и ее дорожную сумку. В поезде, следовавшем из Гамбурга в Лейпциг, имелись и спальные вагоны, но влюбленные посчитали, что не стоит тратить деньги на удобные спальные места, и поехали в общем вагоне. Всю ночь просидели, выпрямившись, на жестких скамьях. Правда, Йенс мгновенно задремал, уронив голову на плечо Анне. Чем дальше уносил их поезд к месту назначения, тем сильнее одолевали ее сомнения. Невероятно, думала она, решиться на такой смелый шаг. Неужели это все сотворила она?

Но вот наконец наступило утро, яркое солнечное утро. Они вышли из вокзала, кишащего народом, и направились к центру города. Как ни устала Анна, но все же и она, оглянувшись по сторонам, сумела оценить красоту Лейпцига. Даже настроение немного поднялось от увиденного. Широкие мощеные улицы, застроенные по обе стороны высокими каменными домами. Прямо не дома, а величественные дворцы, один краше другого. Многие здания украшены декоративной лепниной, с резными фронтонами, с нарядными широкими окнами в элегантных переплетах. Прохожие разговаривали между собой на незнакомом языке, проглатывая буквы и даже целые слоги. За время долгого путешествия поездом Анна уже немного привыкла к особенностям немецкой речи. К тому же Йенс успокоил ее, сказал, что владеет немецким более или менее сносно. Сама она пока смогла понять лишь пару слов, похожих на норвежские.

Наконец они оказались на центральной рыночной площади. Рядом с площадью бросалось в глаза величественное здание городской ратуши под красной черепичной крышей с высокой куполообразной башней, украшенной курантами. По фасаду ратуши протянулись арочные своды. Рыночная площадь уже была заставлена прилавками и кишела народом. Йенс остановился возле одного из прилавков, на который продавец выкладывал свежую хлебную выпечку. Анна с наслаждением втянула в себя вкусный аромат сдобы и только тут поняла, как же сильно она проголодалась.