До Нового года все шло гладко. Затем он взялся защищать парочку, содержавшую игорный дом в пассаже Радзивилла. Камиль осуждает вмешательство государства в то, что полагает вопросом личной морали. Он не только выразил свое мнение публично, но и заклеил плакатами весь Париж. И теперь Бриссо, который обнаруживает прискорбную назойливость как в политике, так и в частной жизни, разъярен. Он нападает на Камиля сам и подрядил одного из своих писак обличать его в прессе. В результате Камиль заявил, что «уничтожит Бриссо».

– Я просто напишу его биографию, – сказал он. – Мне не придется ничего выдумывать. Он плагиатор и шпион, и если я до сих пор не обнародовал эти факты, то лишь из сентиментальных соображений, в угоду нашему давнему знакомству.

– Ерунда, – заметил я, – скорее в угоду страху перед тем, что он в отместку способен поведать о вас.

– Когда я с ним покончу… – начал Камиль, но тут мне пришлось вмешаться. Пусть мы не сходимся во мнениях по вопросу войны, но, если мы претендуем на некую формальную власть, Бриссо и его друзья из Жиронды – наши естественные союзники.

Я хотел бы пролить немного света на личную жизнь Камиля. Давно обещанная супружеская верность продлилась, о, целых три месяца – хотя из его бессвязных замечаний в разное время я заключаю, что ему не нужен никто, кроме Люсиль, и он, не задумываясь, снова прошел бы через все испытания, чтобы ее заполучить. В манере их общения нет ничего от иронического холодка людей, которые давно друг другу наскучили, они производят впечатление богатой и беззаботной пары, живущей в свое удовольствие. Люсиль нравится испытывать свои чары на привлекательных мужчинах и даже на тех, кого, подобно мне, трудно называть привлекательными. Она держала на коротком поводке Фрерона, теперь к нему добавился Эро. Помните генерала Дийона, романтического ирландца, который так предан Камилю? Тот приводит его домой отовсюду, где им случается провести вечер за карточным столом – ибо генерал разделяет страсть Камиля к игре, – и преподносит Люсиль, словно изысканный дар. Неудивительно, ибо Дийон, наряду с Эро, считается самым красивым мужчиной в Париже, к тому же прекрасно воспитан, галантен и прочая, прочая, прочая. Даже не принимая во внимание того удовольствия, которое Люсиль получает от флирта, подозреваю, что кто-то, вероятно эта распутница Реми, намекнула ей, что удержать мужа легче, если возбуждать его ревность. Однако тут она просчиталась. Вот послушайте их недавний разговор:

Люсиль. Эро пытался меня поцеловать.

Камиль. Значит, ты его поощрила. И ты ему позволила?

Люсиль. Нет.

Камиль. Почему?

Люсиль. У него двойной подбородок.

Так кто они: холодная и аморальная парочка, которая решила не усложнять себе жизнь? Если бы вы жили на нашей улице, если бы вы жили с ними дверь в дверь, вы бы так не думали. По-моему, они играют по-крупному, и каждый внимательно следит за другим, дожидаясь, когда тот утратит хладнокровие и выдаст себя. Чем больше Люсиль запутывается в отношениях с этими щеголями, тем больше это нравится Камилю. Почему так происходит? Боюсь, у меня не хватает воображения, и я оставляю ответ вам. К тому же вы теперь многое о них знаете.

А что сказать про меня? Полагаю, вам нравится моя жена, она всем нравится. Наши актриски – Реми и ее подруги – так уступчивы, так милы, и моей Габриэль так просто их не замечать. Они никогда не переступают порог нашего дома – интересно, что бы она им сказала? Эти девушки вовсе не шлюхи, они оскорбятся, если вы предложите им деньги. Им нравятся пикники, угощения, подарки и чтобы их видели под ручку с людьми, чьи имена не сходят с газетных страниц. Как говорит моя сестра Анна-Мадлен, у нас бывают хорошие дни, но, когда эти дни закончатся и нас забудут, эти милые пташки с легкостью перепорхнут к другим. Люблю я этих красоток. Мне по душе те, у кого нет иллюзий.

В ближайшее время я намереваюсь навестить Реми, хотя бы в знак дружеского расположения к Фабру, Эро и Камилю.

В свою защиту должен сказать, что я был верен Габриэль довольно долгое время, но верность сейчас не в почете. Я помню, что было, помню то сильное и искреннее чувство, которое я к ней испытывал и питаю до сих пор. Помню о доброте ее родителей, о ребенке, которого мы потеряли. Но я также помню ее холодные неодобрительные взгляды, ее непроницаемое молчание. У мужчины должно быть свое дело, которое он делает так, как считает нужным, и, подобно актрискам, он вынужден приспосабливаться ко времени, в котором живет. Габриэль этого не понимает. Больше всего меня раздражает ее униженный вид. Видит Бог, я никогда ее не унижал.

Я провожу время то с одной девушкой, то с другой и время от времени с женщинами герцога. Да ладно, скажете вы, этот малый хватил через край. Вынужден признаться, что с миссис Эллиот у нас деловые отношения. Мы обсуждаем политику, английскую политику – английскую политику применительно к французским делам. Однако в последнее время я замечаю, что взгляд Грейс и ее тон заметно потеплели. Впрочем, она ловкая притворщица, на самом деле, думаю, она находит мою внешность отталкивающей.

Другое дело Агнес. Я наношу ей визиты, когда герцога нет в городе. Иными словами, когда герцог думает, что у меня может возникнуть желание посетить Агнес, он уезжает из города. Все происходит так ловко, что я счел бы это делом рук Лакло, если бы несчастный горемыка не запятнал себя поражением и не канул в омут провинциального забвения. Но зачем любовнице принца крови – которая могла бы стать героиней романа, не правда ли? – добиваться адвоката с испорченной репутацией, грузного и уродливого, как смертный грех?

Потому что герцог предвидит будущее, в котором ему могут понадобиться друзья, и я тот, кто ему нужен.

Однако, должен признаться, мне трудно не думать о Люсиль. Столько в ней страсти, столько остроумия и вкуса. И она сама создает себе репутацию. Все считают, что она моя любовница, и вскоре, возможно, так и будет. Я не чета ее ухажерам, и дразнить меня не советую.

Через несколько недель Габриэль родит мне еще сына. Мы отпразднуем это событие и помиримся, – иными словами, она смирится со своим положением. После рождения ребенка Люсиль – кстати, это дитя действительно от него – мы с Камилем без труда договоримся. Думаю, тысяча семьсот девяносто второй год будет моим годом.

В январе я занял пост товарища прокурора.

Не сомневайтесь, этот разговор не последний.

Людовик XVI – Фридриху Вильгельму Прусскому: «Господин мой брат… я написал императору, российской императрице, королям Испании и Швеции, предложив им объединить главные европейские силы при поддержке армий и обуздать мятежников, восстановить порядок вещей и не дать злу, от которого страдаем мы, укорениться в других странах Европы… Надеюсь, что ваше величество… сохранит мое предложение в строжайшей тайне…»

Ж.-П. Бриссо в якобинском клубе, 16 декабря 1791 года: «Народу, обретшему свободу после двенадцати веков рабства, война нужна, чтобы объединиться».