– Не совсем так. – Кейтлин понизила голос и посмотрела ему прямо в глаза, взгляд ее был довольно грустным. – Я… расторгла договор с немецким покупателем.

– Что? – Эрик не понимал.

– Давай заключим новую сделку. Я продам дом тебе за приемлемую цену – если ты хочешь. Сама я там жить не хочу, но ты можешь. Затем, возможно, мы договоримся о равных правах опеки над Ханной, пятьдесят на пятьдесят. Неделю у тебя, неделю у меня. Наше расставание и перемены для нее не будут такими тяжелыми, если один из нас останется жить в этом доме. Что скажешь?

У Эрика ком встал в горле. Сердце у него затрепетало при мысли о том, что он будет снова жить вместе с Ханной под одной крышей, в своем старом доме! Он сможет косить свою любимую лужайку и выпалывать свои ненавистные сорняки!

Это было просто идеально.

Он спросил:

– Ты серьезно?

– Да, – кивнула Кейтлин, глаза у нее увлажнились, но она сдержала слезы.

– А почему ты это делаешь? – не удержался от вопроса Эрик.

– Ты хочешь заставить меня спеть тебе дифирамбы? – Кейтлин повела плечом и судорожно сглотнула. – Я много думала о том, что произошло в больнице, после торгового центра. Ты… ты решительный и отважный. Ты хороший парень. И я… передумала. Ты заставил меня передумать.

– Спасибо. – Эрик улыбнулся. Он чувствовал радость с привкусом горечи и понимал, что это чувство теперь останется с ним навсегда.

Кейтлин улыбнулась ему в ответ.

– И ты прекрасный отец.

– Спасибо. А ты прекрасная мать.

Эрик заметил, как Кейтлин дернула бровью, – потому что сама она себя таковой отнюдь не считала.

– Да, ты прекрасная мать.

– Что ж, ладно. – Кейтлин откашлялась, стремясь уже снизить эмоциональный накал. – Как я уже сказала, я решила, что лучшее, что мы можем сделать для Ханны, как ее мать и отец, – это сотрудничать. Мы должны научиться разговаривать друг с другом и слышать друг друга. И мы можем взаимодействовать лучше, чем до этого, – я знаю, мы можем.

– Я тоже в этом уверен. – Настроение Эрика стремительно улучшалось. – Итак, больше никаких адвокатов?

– Никаких. Только личный контакт. – Кейтлин криво улыбнулась. – Ну так что, мы договорились?

– А ты спрашивала Ханну? – прошептал Эрик, кивая в сторону книжных полок.

– Я сказала «да»! – крикнула в ответ Ханна.

Кейтлин рассмеялась, и Эрик тоже, чувствуя себя совершенно свободным, счастливым и беззаботным.

– Тогда мы договорились, Кейтлин!

Утро следующего дня выдалось солнечным, и Эрик приехал на работу в обычное время, потому что Ханна не захотела пропускать школу. Он шел по парковке, сопровождаемый взглядами и приветственными возгласами других сотрудников больницы, все поворачивали в его сторону головы, кивали ему, улыбались и старались поймать его взгляд, Эрик улыбался в ответ, а про себя мечтал о том дне, когда любой его жест перестанут воспринимать как повод для ликования.

Он подошел к входной двери одновременно с Шэрон Макгрегор из Комиссии по лекарственным средствам – она выглядела очень элегантно в своем золотистом твидовом костюме. Она помахала ему и хлопнула по спине:

– Эрик, я восхищена! Просто не могу поверить в то, что слышала о тебе! Какой кошмар тебе пришлось пережить! Надеюсь, все наконец закончилось?

– Черт возьми, нет. – Эрик обернулся к ней с улыбкой. – Кошмар продолжится на следующем заседании Комиссии по лекарственным средствам.

– Ха! – рассмеялась Шэрон. И Эрик тоже рассмеялся, но он в отличие от нее знал, что это вовсе не шутка.

Они вошли в лобби, где он свернул к лифту, ведущему в Правое крыло, и нажал кнопку вызова. Лифт был набит битком, и Эрик еле втиснулся в него, принимая поздравления и признания во внезапно нагрянувшей любви и отвечая на вопросы. Он вдруг обнаружил, что на нем нет бейджика с большой красной буквой «П». Он мысленно сделал пометку, что надо бы сходить и оформить новый пропуск – и стал представлять себе, как сейчас, после пожара, выглядит психиатрическое отделение. Тот ужас, который учинил Сэм, невозможно будет забыть, и Эрик только надеялся, что ему удастся все там восстановить. С другой стороны, Эрик гордился своей командой и с нетерпением ждал, когда же лифт доедет до нужного этажа, так ему хотелось уже войти в отделение и начать заботиться о своих пациентах.

Он вышел из лифта на своем этаже и сразу увидел последствия вчерашнего страшного пожара. В воздухе все еще пахло гарью, и дым пока не рассеялся до конца. Вода повредила пол, который кое-где вздулся и встал дыбом, шеренга ведер со швабрами стояла вдоль стены рядом с желтым предупредительным знаком «Осторожно, скользко!».

Эрик вошел в отделение, мысленно готовя себя к худшему. Он получил три письма от различных департаментов больницы относительно уборки и ликвидации последствий пожара и понимал, что это потребует серьезных усилий. К счастью, противопожарные системы отделения были автономны, и сработала только система в южном крыле – там, где не было палат пациентов, а располагался телевизионный уголок, столовая и пост медсестер: все это было безнадежно испорчено водой.

Он открыл первую дверь в отделение, прошел «шлюз», потом открыл вторую дверь и оказался внутри. Там его сотрудники бродили в некоторой растерянности по мокрому полу, воздух был влажный и пах сыростью, а на залитом водой восьмиугольнике поста медсестер стояли бесполезные теперь, неработающие мониторы, компьютеры и телефоны.

– Привет всем! – крикнул Эрик, и все повернули к нему головы: Амака, Джек, Дэвид, Тина, остальные медсестры, ассистенты, социальные работники и группа санитаров в голубых комбинезонах – все.

– Эрик! Вы сделали это! Вы вернулись! – закричали все наперебой и бросились к нему не хуже тех репортеров, но на этот раз он не испытывал по этому поводу негатива. – Вы остаетесь? Вы в порядке?

– Да, я вернулся. – Эрик распахнул объятия и заключил в них Амаку, затем махнул рукой: – Спасибо всем за защиту крепости в мое отсутствие. Вы все прекрасно поработали!

– Мы вторые, мы вторые! – начал скандировать Джек, и Эрик не стал его расстраивать. Пока не стал.

– Так, ладно, давайте уже успокоимся. Я хочу кое-что вам сказать. – Эрик на секунду замолчал, собираясь с мыслями: – Это о нас самих. Мы растеряны. Нам пришлось пройти через ад – эта неделя была очень тяжелой для всех. Мы видели, как страдают наши пациенты. Нас предал тот, кто был нам дорог, – и мы еще долго не оправимся от этой потери. От потери того, кем, как мы думали, он был для нас. Нам будет не хватать его, будет не хватать его участия в жизни пациентов – того, что мы видели, пока дело не приняло столь ужасающего оборота. – Эрик смотрел на лица окруживших его людей, смотрел, как на них отражается внутренняя борьба, которая происходила в их душах: борьба между гневом, обидой и скорбью. – Мы стали свидетелями запредельной жестокости и видели смерть. Мы видели огонь – и потоп. Все это невозможно трудно и очень травматично, для каждого из нас.