стучат об асфальт. Справа от неё за изгородью большой сад, среди деревьев которого мелькают белые халаты медсестёр. Госпиталь. Первое напоминание, что она в городе суровом, настороженном, фронтовом. Девушка смотрит налево. Налево парк, который скоро бурно зазеленеет, но сейчас сквозь чёрные ветви отчётливо виден лежащий на земле аэростат, бледнозелёный, огромный, как нарвал, выкинутый на берег. Второе напоминание о войне.

Девушка бежит прямо к мосту. Она торопится и у самого моста невольно останавливается. Над Невой она слышит знакомое, надоевшее завыванье. Воздушная тревога! – кричат за спиной девушки рупоры. Навстречу ей, перекатываясь в просторе города, пронзительно звучит рёв сирен.

Девушка-милиционер останавливает идущую решительным жестом.

– Гражданка, через мост идти нельзя, воздушная тревога!

Девушки стоят друг против друга, они разные, и в то же время у них есть сходство, как у сестёр. Девушка в шинели, в белых перчатках, сверкая зубами, с едва заметной насмешливой улыбкой говорит:

– Вернитесь, гражданка!

Девушка в штатском стоит, жалко теребя сумочку. Песенка исчезла с её губ. Она смотрит просительно на строгого часового и говорит взволнованно:

– Пропустите, товарищ! Я вас очень прошу, пожалуйста, пропустите, товарищ милиционер! Я иду в театр. С таким трудом достала билет и как же так…

Девушка-милиционер с минуту смотрит на неё, сдерживая серьёзность, потом сурово говорит:

– Я сказала, что не могу пропустить! – поворачивается и медленно отходит.

Девушка в штатском смотрит на её ловко подогнанную шинель, на широкий пояс и высокие сапоги, на кудряшки, выбившиеся из-под шапки, и вдруг решительно бежит к мосту, и вот она уже на мосту и всё больше набирает скорость. Она изредка оглядывается, но милиционер не смотрит в её сторону. Пролетев одним духом мост, она снова обретает спокойствие, и песенка снова появляется в её памяти. Теперь она идёт по боковым пустым переулкам и улицам. Она упрямо идёт в театр. Вокруг глухо ворчат зенитки. В небе рвутся снаряды, чёрные полосы текут под облаками, потом разрывов делается меньше. Прорвавшийся самолёт уходит в другой сектор. Наступает тишина. Когда девушка входит в театр, громкоговоритель дружески и очень приятным голосом сообщает, что воздушная тревога кончилась.

…Театр полон. Спектакль начинается так рано – в шесть часов. Раньше так рано начинались спектакли для детей. В зале полно военных, подтянутых, крепких, сверкающих золотом погонов, на гимнастёрках у многих боевые отличия – ордена, медали. Здесь бойцы и командиры прямо с передовой, иные пришли из госпиталей, иные приехали с самых разных фронтов в командировку и решили навестить ленинградский театр. Темно-синие мундиры моряков и армейские гимнастёрки явно преобладают над штатскими пиджаками и френчами. Много девушек в военной форме. Много прекрасно одетых женщин. Всё это люди среднего возраста и молодёжь. Стариков и людей пожилых очень мало. Артистам приятно играть перед таким оживлённым, переполненным театром.

Даётся лёгкая комедия из американской жизни, довоенной, тихой, беспечной. Тема комедии далека от сегодняшнего ленинградца, как луна. Америка на сцене выглядит плакатно наивной, но зал смеётся и веселится вволю, потому что люди пришли отдохнуть, развлечься, и большего им не надо.

Они шумно аплодируют и идут в антракте курить и искать знакомых, пока переставляют декорации. Но антракт затягивается. «В чём дело? Вы не знаете?» «Нет, – говорит собеседник. – Так снова тревога!» «Тревога, это хуже.

Пока будеттревога, спектакль не начнут». Зрители, расположившись группами в фойе, на ступеньках лестниц, в коридорах, в выставочном зале театра, мирно разговаривают. Как всё это не похоже на тревоги сорок первого года! Никому не приходит в голову искать убежища, никто не спешит бежать домой. Все ведут себя так, как будто антракт чересчур затянулся. И всё…

2

Тихая мягкая апрельская ночь. Над городом строгое молчание. В такую ночь только гулять влюблённым по набережным над Невой, возвращаться после дружеской беседы, сидеть у раскрытого окна, потому что хорошо думается такой весенней ночью. Но только топот конного патруля слышен в улицах, красный сигнал на мостах останавливает бесшумно скользящие машины. Очень много не спит людей в городе. На заводах работают ночные смены, в учреждениях сидят дежурные, моряки несут ночную вахту, на вышках всматриваются в ночное небо работники МПВО, зенитчики бодрствуют у орудий, посты ВНОС чутко слушают тишину. Нет, многие не спят в ночном городе.

Город зорко охраняется. На всех дорогах, на всех подступах – часовые и патрули. Не спит передний край, где ночью делаются трудные и сложные дела. Там хватает работы и сапёрам, и разведчикам, и артиллеристам. Не спят в небе – там идут наши бомбардировщики с ночного заданья.

И странно подумать, сколько знакомых имён среди этих не спящих ночью тружеников героической борьбы. Вы можете представить себе и мастера ночной смены, и инженера соседнего с нами завода, и моряка, которого вы встретили ещё днём, и разведчика, что сейчас ползёт среди минных полей, и сапёра с железной волей и хитрым уменьем русского самородка, бесшумно распоряжающегося смертью, таящейся в маленьких ящичках, называемых минами.

Я подхожу к окну и вижу над морем крыш, как растёт красный язычок вдали, окружённый розовым блеском на зелёной дымке ночных облаков.

Это пожар. Возможно, что его вызвал термитный снаряд. Но пламени ночью над городом не должно быть. Это ориентир для врага. Он начнёт или уже начал обстрел, нацелясь на это розовое сиянье. Пламя тянется в сторону, прячется и снова вылезает, как будто красная лошадь вертит головой, не давая себя обуздать. И я сразу могу назвать имя человека, который сейчас там, который непременен на всех пожарах. У этого человека в кабинете висят две замечательных шашки, потому что он понимает толк врубке. Полковник Сериков – было время, скакал рядом с Чапаевым и в разгаре схватки всегда любил угадывать тот решающий момент, когда надо выхватить клинок и ринуться впереди всадников. Враг уже дрогнул – ещё удар, и он будет опрокинут. И сегодня я хорошо представляю его идущим в бушующее пламя, когда другие заколебались, и надо показать, как нужно бороться с огнём.

Пожарные Ленинграда – они тоже не из тех, кто спит ночью. Их труд упорен, опасен и незаметен. Вот я снова подхожу к окну и вместо красного языка на горизонте вижу только слабое чуть заметное бледное трепетанье. Пожар кончается, скоро он будет потушен, а прошло всего полчаса. Огненные битвы скоротечны. Здесь нет места долгому обдумыванию, и здесь не поможет импровизация. Надо точно знать силу огня и надо уметь немедленно, безошибочно расставить людей и повести наступательный бой. Пожарные не знают обороны. Они должны произвести молниеносную разведку и броситься в атаку. Если горят снаряды, или в горящих развалинах