имелись его новое феноменальное по скорости достижение Северного полюса и еще более скоростное возвращение в лагерь Бартлетта, то он должен был бы сказать своим старательным помощникам что-нибудь иное, вроде: «Вы – молодцы, но мне, чтобы дойти до цели, пришлось идти со скоростью еще большей».

Хейс задается вопросом: «Почему он сказал, что был на Северном полюсе, и все же попытался скрыть скорость, которая только одна и могла принести ему успех?»

Ответ дает американский писатель Джон Эйлер в прекрасном очерке «Грандиозная ложь о Северном полюсе»: «Совершенно очевидно, что Пири находился в затруднительном положении. Если бы он обратил особое внимание на эти фантастические переходы, никто бы ему не поверил, а его заявка на полюс, возможно, не выдержала бы критики. Он решил дилемму, держа рот на замке, сделав письменные отчеты расплывчатыми и скрестив пальцы».

Путь Пири от лагеря Джесуп до лагеря Бартлетта 7–10 апреля

На слушаниях в Конгрессе Пири был задан вопрос: в какой день путешествия, на пути «туда» или на пути «обратно», было пройдено максимальное расстояние? Начальник назвал второй день движения к земле, оценив отрезок: «Приблизительно 50 географических миль»[206]. Из схемы видно, что это ложь.

Что же заставило путешественника, бывшего под присягой, скрывать правду? Видимо, он искал приемлемую цифру. Ему казалось, что конгрессмены, далекие от арктических передряг, расстояние 50 миль примут без разговоров. Так и вышло.

Послушаем, что о «невозможном» говорят защитники Пири. Практик Уолли Херберт, разоблачитель и одновременно поклонник, подсчитал, что всего со 2 по 9 апреля, меньше чем за 8 дней, коммандер одолел 296 миль (включая 36 миль на полюсе). Руководитель трансарктической экспедиции рассуждает: «…Еще труднее поверить в то, что от своего лагеря 5 апреля до полюса и обратно, к самой северной точке Бартлетта, он покрыл 198 миль за 4 дня. В итоге получается (добавим скромно 25 % на обходы) 62 мили в день – это просто феноменально! Ни один исследователь до Пири или после него не заявлял о прохождении таких расстояний по полярному паку за такое число последовательных дней ни на собачьих упряжках, ни даже на снегоходах.

Но какой шанс есть у любого историка, даже собрата исследователя, сейчас, спустя восемь десятилетий, узнать правду, если, по всей вероятности, во время этих последних пяти маршей Пири управлял не рациональный ум, а убеждение, что полюс принадлежит ему и что он имеет божественное право открыть его и вернуться, чтобы заявить о своем достижении?»

Не очень понятно, о чем говорит Херберт в последней красивой фразе. Может быть так: Пири, действуя в состоянии аффекта, обрел нечеловеческие силы. Но вместе с Пири были пять обыкновенных людей и собаки. И если у коммандера было право ехать в санях, то как быть простым трудягам? Сам Пири еще 6 апреля писал:

Эскимосы… должны чувствовать ту усталость, к которой меня сделал невосприимчивым мой возбужденный мозг.

Контр-адмирал Томас Дэвис: «Обратный маршрут Пири начиная с 16:00 7 апреля и до 00:30 10 апреля часто становится основой для скептицизма. Этот участок был пройден за три форсированных марша, около 45 миль за каждый. Были использованы старые следы и заранее построенные иглу. Члены отряда шли всего 48 часов при средней скорости около 2,8 мили в час с 9 часами на остановки для еды и отдыха».

Дэвис незаметно уменьшает вопиющую скорость Пири. При фиксированном расстоянии он увеличивает время движения отряда, сокращая «простои». Например, измерение глубины океана контр-адмирал вообще забыл. Но даже скорость 2,8 мили в час, названная Дэвисом, положение не спасает, ибо это ведь скорость смещения по линии север – юг, а не скорость движения. Увеличив ее на 20 %, получим почти 3,4 мили в час. Дэвис говорит: «Лишь немногие исследователи были настолько мотивированы, что могли довести себя и свои команды до предела прочности». Но бег с такой скоростью в течение почти двух суток лежит за всеми пределами[207].

Шторм, бушевавший ночью с 9 на 10 апреля, выдохся, и несмотря на пасмурный день отряд продолжил движение. Выйти из лагеря Бартлетта удалось днем. Пири коротко сообщает о стандартных трудностях, но в целом ему везло: не было бокового дрейфа и открытой воды, следы вспомогательных отрядов временами терялись, но снова обнаруживались, иглу, построенные группами Бартлетта и Марвина, стояли целехонькие. Только ближе к суше возникли трудности:

…Оставшуюся часть пути нам пришлось идти не по хорошему, наезженному следу, проложенному при движении на север, а по одиночному следу Бартлетта. Впрочем, жаловаться было грешно. До сих пор мы шли по хорошо пробитому следу и потеряли его всего лишь в 50 милях от суши.

Хенсон подтверждает это: «…Когда мы начали распознавать землю, мы потеряли след…»

Бартлетт в своей книге сообщает: «Мне пришлось несладко… Мы потеряли след на дрейфующих льдах, и я провалился сквозь молодой лед, чуть не утонув… Эскимосы вытащили меня и завернули в шкуры мускусного быка…

17 апреля я дошел до мыса Нэрс[208]…

После 36 часов отдыха и сна на мысе Колумбия мы начали движение и 23 апреля были на корабле».

В дневниковых записях капитана иначе: «18 апреля. Достигли берегового припая в нескольких милях к западу от мыса Нэрс… Построили иглу, немного поспали. Вновь тронулись в путь, достигли мыса Колумбия в конце дня.

20 апреля. Оставили мыс Колумбия, 24-го пришли к кораблю».

Гудселл подтверждает возвращение 24 апреля.

Теперь об отряде Пири. Он добрался до мыса Колумбия 23 апреля в 6 утра. Люди провели здесь двое суток. 90 миль до мыса Шеридан были пройдены за следующие два дня, и, как фиксирует Гудселл, 27 апреля в 13:30 Пири поднялся на борт судна.

Любопытно соотнести временные затраты отрядов Пири и Бартлетта, преодолевших один и тот же маршрут: лагерь Бартлетта – побережье в районе мыса Нэрс – мыс Колумбия – «Рузвельт».

Нет сведений об участке от мыса Нэрс до мыса Колумбия, но ясно, что коммандеру по следу Бартлетта идти