Макс объяснил, что девушке надо познакомиться с объектом и привести его на квартиру, где они сидели. Белокурая голова клонилась все ниже. Он услышал тихий голос: «И все?»

– Конечно, нет, – удивился фон Рабе, поднимаясь:

– Не волнуйтесь, леди Антония. Я все покажу и расскажу…, – Тони вдохнула горький запах осенней травы. Длинные пальцы расстегнули пуговицы на ее кителе, рука скользнула под шелк рубашки Тони, погладила маленькую грудь. Она не могла двинуться с места. Фон Рабе провел губами по ее шее:

– Запоминайте, что вам надо сделать и где. Целоваться можете в передней, поцелуи нас не интересуют.

Макс поднял ее со стула:

– Здесь должен сидеть я, а вы должны стоять…, – заставив ее опуститься на колени, он расстегнул брюки:

– Вы такое делали, в Кембридже. Фотографии тому подтверждение. Неловко, правда, но я вас обучу…, – Тони поняла, что камеру встроили в раму картины, висящей на стене.

Он, небрежно, потрепал ее по голове:

– Лучше. Он должен раздеть вас и сам раздеться. Можете помогать, он будет взволнован…, – Тони стояла в шелковых панталонах и короткой рубашке, отведя глаза. Фон Рабе схватил ее за подбородок:

– Не отворачивайтесь, милочка. На фото у вас должен быть страстный взгляд. Если бы я хотел нанять проститутку, я бы так и сделал…, – он снял с девушки белье:

– Теперь стол. В Кембридже вы стояли, постоите и здесь. Непременно заставьте его сделать это…, – Тони, невольно, застонала. Он усмехнулся, снизу:

– Мы одни, но с гостем будьте раскованной, смелой…, – она вонзила ногти в кружевную скатерть, возненавидев себя за это. Тони, задыхаясь, попросила:

– Пожалуйста. Не надо, чтобы я…, – девушка услышала, как он улыбается:

– У меня все приготовлено, моя дорогая. Но с гостем придется быть безрассудной. Иначе он начнет задавать вопросы…, – Тони тяжело дышала, стол раскачивался, скрипел. Она скомкала скатерть и засунула себе в рот.

– Очень хорошо…, – похвалил ее фон Рабе:

– Повернитесь. Он подхватывает вас на руки, снимок вместе, и пусть несет вас в спальню…, – Тони оказалась у него на руках. Девушка, на мгновение, закрыла глаза: «Это не со мной, это дурной сон…»

В ванной ей стало больно. Она заплакала:

– Пожалуйста, не надо, зачем…, – фон Рабе наставительно, сказал:

– У вас не будет никаких средств под рукой. Терпите, так вы сможете избежать нежелательных последствий. О болезнях не беспокойтесь, у коммунистов с этим строго…, – Тони сдавленно рыдала, стоя на четвереньках, уронив голову на холодную плитку. Потом он разрешил ей принять ванну. Макс положил голову девушки себе на плечо:

– Улыбайтесь, леди Холланд. Вы утолили страсть, что называется. У вас должно быть довольное, счастливое лицо, и у него тоже. Запомните, куда вам надо смотреть, – он, почти ласково, поцеловал Тони в лоб: «Все получится, непременно».

В понедельник вечером, после поездки на фронт, Тони надо было вернуться в штаб армии. Фон Рабе сказал, что будущий гость, рано или поздно, там появится:

– Пофлиртуете, коснетесь его руки. Он молодой человек, он не устоит. Ведите его танцевать, и сюда, – фон Рабе курил, она одевалась.

Тони скорчилась на половицах:

– Может быть, меня убьют, в понедельник. Так было бы для всех лучше. Он обещал, что я должна сделать только это…, – тело, до сих пор, болело. Фон Рабе предупредил, что за квартирой на Пасео дель Прадо следят. В руках Тони была жизнь ее подруги и кузена Стивена:

– Не вздумайте бегать в республиканскую милицию, – фон Рабе вез ее домой, – тогда ваши фото отправятся в Лондон, а герцогиня Фриас и ваш кузен живыми Мадрид не покинут.

Тони знала, что так и произойдет. Девушка видела это в его голубых, спокойных глазах. Она повернулась на бок:

– Я все сделаю, и забуду о нем, навсегда. Уеду в Америку…, – Тони помнила каштановые волосы юноши, с которым она столкнулась на лестнице, в штабе фронта, слышала голос, с каталонским акцентом.

– Он русский, – горько подумала Тони, – русский, коммунист. А я его предаю…, – она выдохнула: «Только один раз».

В патефоне крутилась пластинка. Низкий голос покойного Гарделя пел о губах, что целуя, уносят грусть. В темном, звездном небе виднелись белые, блуждающие огни. Франкисты пока не поднимали самолеты в воздух по ночам, но майор Кроу сказал, что от них всего можно было ждать. На кухне горел свет, девушки готовили закуски. В гостиной, вспыхивали огоньки папирос. Стивен и Мишель сидели на подоконнике.

– Во время ночных налетов нельзя зажигать электричество, – майор Кроу смотрел на небо, – они будут бросать бомбы на освещенные дома, – летчик помолчал: «Впрочем, ты этого не увидишь. Завтра поезд уходит?»

Мишель кивнул. Состав немного задержался. Кураторы решили вывезти как можно больше картин, но сейчас все было готово. Завтрашним утром Мишель, на вокзале Аточа, в последний раз проверял вагоны. Днем он возвращался в Прадо, где Изабелла готовила к переносу в подвальные хранилища остатки коллекции графики, а вечером отправлялся в Валенсию.

– Очень хорошо, – пробормотал майор Кроу:

– Я бы, конечно, хотел, чтобы она, – майор коротко кивнул в сторону кухни, – с тобой уехала. И Антония тоже…, – он поморщился. Кузина Тони, увидев летчика, сказала, что отец разрешил ей поехать в Испанию. Майор Кроу отчего-то в этом сомневался. Девушка отводила глаза и краснела.

– Не просить же ее показать телеграмму от дяди Джона…, – недовольно подумал Стивен:

– Она совершеннолетняя, ей восемнадцать. Я здесь не в качестве дуэньи, в конце концов…, – он даже улыбнулся. У герцогини Фриас, в детстве, была дуэнья. Изабелла закатывала глаза:

– Она меня до семнадцати лет водила в школу, и встречала после уроков. Потом я стукнула кулаком по столу…, – Стивен поймал нежные пальцы и поцеловал их, – и уехала в Саламанку, одна…, – почувствовав его губы на запястье, Изабелла скрыла дрожь:

– Господи, скорей бы…, – Стивен поднял лазоревые глаза:

– Хочешь…, – он вдыхал запах лаванды, – хочешь, мы здесь обвенчаемся? В Мадриде. Прямо сейчас…, – длинные ресницы дрогнули: «Ты не католик».

– Могу стать, – неразборчиво ответил Стивен:

– У меня в семье много католиков. Дядя Джованни, кузина Лаура, родня с континента. А кто не католики, те евреи…, – он рассмеялся. Девушка поцеловала его:

– Скоро, милый. Осталось совсем немного, – Изабелла хихикнула: «Я слышала, русские против церкви, как наши республиканцы. Я только одного коммуниста знаю, который к священникам уважительно относится».

– Мишеля, – кивнул майор Кроу. Он вспомнил: «А я знаю и второго».

С мистером Теодором они, неожиданно, много говорили о Библии.

Стивен хорошо знал Писание. В Итоне, и в летной школе, он любил посещать службу. Мать не водила его в церковь. Леди Джоанна, как и Ворон, была неверующей. Стивен сам начал бегать в храм святого Георга, на Ганновер-сквер. Мальчику нравился запах ладана, медленный, успокаивающий порядок молитв. Поднимая самолет в небо, он шептал: «Я носил вас будто на орлиных крыльях, и принес вас к Себе». Когда Стивен служил в Шотландии, он часто летал над океаном. В низком, сером небе, он был один. Ревели моторы истребителя, под крылом простиралась бесконечная, водная гладь: