кукла сносно атаковала сильнейшего шиноби Ветра в ближнем бою, то и дело подключая свои песчаные техники с черным металлом.

Шиццу держался достойно против мощи Третьего Казекаге и гения собственного сына, но было видно, что победы ему не одержать. Но Сенсома засмотрелся не на это — это все он увидел моментально, сразу же, как вообще повернул к сражающимся голову. Его заворожили движения Шиццу, отбивающего марионетке все ее орудия. Сын не спешил и действовал очень последовательно, можно даже сказать, безнадежно медленно.

Потому что он поддавался. Сдерживался, дабы не обрушить на своего потомка всю свою мощь разом. Потому что, несмотря на все, он любил Сасори.

И поэтому он пропустил коварный удар сбоку, а Сенсома позволил ему пройти. И только потом оказался рядом с скрючившимся на песке мужчиной.

— Силен, — выдохнул Шиццу, заметив стоящего над ним отца. — Эта его марионетка — сильная штука.

— Сила, сила, сила, — скучающе покачал головой в стороны Сасори. — Твоя сила, отец, ничего не значит. Ни твоя, ни любая другая. Искусство — вот, что важно. И я владею самым могущественным искусством в мире, понимаешь? Нет? Плевать. Когда-нибудь поймешь.

— Убивать он меня, значит, не планирует, — красноволосый шиноби прикрыл глаза и, застонав, начал подниматься. — Радует, Биджу меня возьми, очень радует!

— Не трогай Биджу, — одновременно осадили его Сенсома с Исобу, а после Сенсома улыбнулся внуку.

— Искусство? Тебя же зовут Сасори, да? Скажи мне, Сасори, где здесь ты увидел могучее искусство?

— Сейчас ты почувствуешь, как оно вскрывает твою грудь, — махнул рукой молодой кукловод.

Марионетка затрещала, вылетая из-за песчаных барханов и сдвоенным ударом орудий с обеих рук врезалась прямо в Сенсому! Точнее, врезалась бы, если бы Сенсома не применил сендзюцу и не стал бесплотным на тот миг, пока клинки входили в его тело. Он буквально мигнул и вернул себе осязаемость ровно в тот момент, когда потрепанные лезвия вошли в его грудь.

Шиццу гортанно вскрикнул сбоку, пораженно смотря, как по клинкам течет алая кровь.

— Я задержал удар, — холодно произнес Сасори, смотря в спокойные золотые глаза. — Я знаю все твои приемы, Математик Боя, не забывай, кто мой партнер. Орочимару-сан очень многому меня предупредил и научил тоже. А уж твое сендзюцу почти воняет для ноздрей Третьего. Да-да, не удивляйся, у него все еще есть ноздри. И он был сеннином, это очевидно.

— Так много знаешь, мальчик? — бархатно усмехнулся Сенсома, чувствуя, как марионетка мелко дрожит, пытаясь двинуться. — А ты знал, кто я такой?

— Бог Шиноби, старпер, Узукаге, — Сасори буркнул и дернул руками, но Третий его не слушался. — Что за?..

— О, так ты не знал, что мужчина подле меня, — Сенсома взглядом обратил глаза Сасори на Шиццу. — Является моим первым сыном?

Сасори моргнул пораженно, а после отступил на шаг. Отец был бледен, почти смертельно бледен. И юный гений знал, что причиной бледности не был его удар — он попал по родителю жестко, но никак не смертельно и даже не проблемно. Минус пара ребер — великому Шиццу Акасуна это бы даже за синяк не зашло.

Но он был бледен. Потому что сейчас Математика Боя ударили в самое сердце. Он переживает. Он боится, что Узукаге умрет. И он… он искренне верит в его слова. Он боится, что его отец умрет, потому что кровь, капающая по лезвиям с его груди…

Стоп. А где кровь?

— Дедушка ты мне, или нет, но под удар ты подставился сам, — нахмурился Сасори, вставая в стойку и подавая больше чакры в нити Третьего. — Но знай — мне жаль, что так вышло.

— Еще не жаль, — усмехнулся Сенсома, продолжая насмешливо на него смотреть. — Тебе станет жаль, когда ты осознаешь, что я действительно подставился сам. Специально дал тебе попасть. Равно как и твой отец.

— Отец не подставил мне сердце!

— Хо-о-о?.. А разве я подставил?

Сасори нервно послал чакро-импульс по нитям, потом по Третьему и по его лезвиям. И вздрогнул. Клинки из лучшей стали, укрепленные техникой магнетизма сеннина-Третьего остановились в теле Математика Боя ровно в одном миллиметре от его сердца! И застряли там, не в силах пошевелиться.

— Если бы я не пустил его, ты бы лишился оружия, мальчик, — произнес Сенсома и… сделал шаг вперед. — Ну давай же — у тебя есть шанс. Убей меня.

Его ледяная броня держала Третьего крепко, не позволяя Сасори вообще никак его контролировать. И этот безумный дед неспешно шел к нему. На него. Неотвратимо и бесстрашно. Ужасно.

— Ты говорил об искусстве, мальчик, — говорил Бог Шиноби, нависая над гением-кукловодом. — Ты похож на свою бабушку. Искусство — вещь хорошая, но не нужно оскорблять меня, говоря, что твое искусство сильнейшее. Нет, мальчик, не твое. Мое искусство сильнейшее. Потому что я владею искусством побеждать. И, поверь, это действительно лучшее искусство из всех.

Он наклонился к нему, совершенно не обращая внимания на торчащую у него из груди марионетку. Заглянул в глаза проницательно, серьезно, но с долей усмешки.

— Но даже я могу проиграть, конечно, — проникновенно сказал он. — Специально. Пожертвовать своим искусством. Догадываешься, ради чего? Вижу, что «да». Конечно же — ради семьи.

Он выпрямился и в одно неуловимое движение превратил марионетку-Третьего в щепки! Не взирая на все его укрепления, сендзюцу и ухищрения Сасори. В труху. Одним движением. А потом потрепал Сасори по волосам и толкнул к отцу.

— Иди, мальчик. Мы поговорим потом. А сейчас я вернусь к твоему партнеру.

* * *

Орочимару лежал и смотрел в чистое голубое небо. Зрение вернулось примерно минуту назад, почти одновременно со слухом, но Змеиный Сеннин не особо-то обращал на это внимание. Даже когда все его органы чувств восстановились на сто процентов, а чакра, как и положено в боевом режиме, начала бешено циркулировать в мозгу, Орочимару, все его естество, был занят лишь одной мыслью, набатом бившей в этом самом разогнанном мозгу.

— Я разбудил монстра… — даже не заметил, как привел губы в работу сеннин.

— И, наверное, даже правильно сделал, — послышался голос сверху.

Вот теперь уровень внешнего раздражителя, сиречь голоса, оказался достаточным, чтобы змеиные глаза скосили к нему взгляд. Обычная одежда, очки, золотые глаза и легкая усмешка на губах. Это был его учитель. Математик Боя и Сенсома Узумаки-Томура — сильнейший в мире.

Теперь — точно.

— Я подозревал тебя в сговоре