– Я устал, – тихо говорит он.

Я разжимаю пальцы. Стиснув зубы, я бросаю взгляд на знакомую индексную карточку, лежащую на столе.

– Я устал бороться с этим, – признается он, его голос полон сожаления и молчаливого согласия. – Я устал жить прошлым, мечтая о нереальной возможности его изменить. Я устал отвергать своего сына, когда уже знаю, каково это – потерять его. Я устал злиться и ненавидеть, когда у меня есть столько поводов для благодарности. Я устал пытаться, – говорит он мне, наконец встретившись со мной взглядом. Наконец увидев меня впервые за два года. – Я хочу начать действовать. Я хочу снова начать жить.

Эмоции кипят в моем сердце и застилают глаза слезами. Я закрываю дверь, как будто знаю, что мне не придется уходить. Я осторожно иду вперед, пытаясь прочесть карточку сквозь пелену слез.

Эндрю следит за моим взглядом.

– Я перечитываю эту чертову карточку каждое утро с тех пор, как Саманта написала ее, – говорит он с болью. – Она преследует меня.

Я снова смотрю на него, остановившись.

– Я столкнулся с твоим боссом на прошлой неделе, когда играл в гольф, – продолжает он. – Поли. Он сказал мне, что пытается убедить тебя поехать в Нью-Йорк, чтобы перевестись на другую работу, которая бы помогла твоей карьере и в перспективе изменила бы твою жизнь. Он не понимает, почему ты не хочешь этого сделать.

Я опускаю голову и закрываю глаза.

– Но я знаю почему. – Эндрю проводит ладонью по лицу, качая головой. Он тяжело вздыхает. – Я так много потерял, Брант… так много, – тихо говорит он, его голос содрогается. На мгновение он замолкает, борясь с эмоциями. – Но и ты тоже. Пока я выбираю одновременно тонуть в желании изменить прошлое и желании сформировать будущее, все, что я на самом деле делаю, – это игнорирую то, что находится прямо передо мной. Я игнорирую то, что по-настоящему имеет значение, – свою семью. Это мои дети. Это ты. – Слезы катятся по его щекам. – Да, мы все потеряли, но, пока я не выберу прощение, пока я не выберу исцеление… все мы будем продолжать что-то терять. А мне чертовски надоело терять.

Я резко вдыхаю, в груди все сжимается, а сердце бешено колотится.

– Я тоже так устал терять.

Он смахивает слезы, кивая. Затем он издает сокрушенный стон, или, может быть, это стон исцеления, закрывающий пропасть между нами,

Эндрю стискивает меня в объятиях.

Я закрываю глаза и обнимаю в ответ человека, по которому скучал два долгих года.

– Прости меня, – говорю я. – Прости за все, через что я заставил тебя пройти.

Эндрю «разбивается на части». Он кладет голову мне на плечо, расплакавшись, и мы замираем так, как будто наверстываем все объятия, которые упустили.

– И ты меня прости, – шепчет он сбивчиво, все еще крепко прижимая меня к себе. – Я не говорю, что все исправлено или стерто из памяти, и я не говорю, что это будет легко для меня. Но я могу понять и принять вещи такими, какие они есть. Просто потерпи немного, сын.

Он назвал меня сыном… От этого на моих глазах наворачиваются жгучие слезы, а горло перехватывает от нахлынувших чувств. Я тут же спрашиваю:

– Что ты хочешь сказать?..

– Я говорю… езжай в Нью-Йорк, Брант. – Эндрю резко ударяет меня по спине, затем отстраняется, все еще держа за плечи. Он смотрит мне в глаза, и на долю секунды я вижу Тео. В этом взгляде я вижу их общее благословение. – И что бы после этого ни случилось, значит, так и должно быть.

Надежда ослепляет меня, как первый луч света, пришедшего в виде прощения.

Второй шанс.

Мы специально не упоминаем Джун, но я точно знаю, что он имеет в виду:

«Поезжай в Нью-Йорк ради своей карьеры, даже если в итоге останешься там ради моей дочери».

После этого он долго не задерживается.

Эмоции слишком сильны, и мы сказали все, что должны были сказать.

Когда Эндрю выходит из квартиры, я провожу рукой по лицу, медленно выдыхая, и опускаю взгляд на индексную карточку, все еще лежащую на моем столе.

Мое сердце бешено колотится.

А потом я беру ее в руки и читаю.

Сентябрь 13, 2020

• Villomah. Я никогда раньше не слышала этого слова, но, как оказалось, так называют родителей, потерявших ребенка. Это означает «против естественного порядка». Только… мне кажется, что я потеряла еще больше. Я потеряла троих детей и теряю своего мужа. Я не думаю, что существует слово для таких, как я. Единственное слово, которое я могу подобрать, это… Печаль.

Я опускаю карточку обратно на стол… и быстро меняю решение.

Вместо этого я разрываю ее.

Я рву ее на мелкие кусочки и бросаю в мусорное ведро, жалея, что у меня нет спичек, дабы поджечь содержимое.

Я устал грустить.

Мы все устали грустить.

Пришло время идти на свет.

* * *

Хотите узнать, что именно скрывается за этим светом, мерцающим в конце тоннеля?

Что ж, я скажу вам.

Это ваши ноги, которые снова функционируют после месяцев физиотерапии.

Это препарат, восстанавливающий химические реакции в вашем мозге после того, как вы порезали себе запястье бритвой.

Это бронзовый чип A.A.[46] после года мучительного воздержания от алкоголя.

Это трепет в животе, когда вы снова обретаете любовь после тяжелого развода.

Это прощение после того, как вы коснулись дна.

Этот свет сияет для каждого по-разному, но в конце концов все это сводится к одному и тому же – это лучшая версия себя; человек, которым вы вновь пытаетесь стать.

Это ваше исцеляющееся сердце.

А сердце может исцелиться, только если вы позволите ему это сделать.

В тот же вечер я собрал вещи и заказал билет на самолет до Нью-Йорка.

Глава тридцать седьмая

«С первого взгляда»

Джун, 21 год

Я чувствую, как мою кожу постепенно стягивает под тяжестью сценического грима, пока убираю выбившиеся пряди волос невидимками. Мне становится намного легче без огромного реквизита животного, в котором я выступаю, но от ярких огней и тесного пространства у меня всегда все сжимается в груди во время антракта.

По спине проносится приятная дрожь, в животе легкий трепет, когда мое отражение смотрит на меня из зеркала. Сейчас я выгляжу по-другому. Теперь я танцовщица… я танцую на Бродвее, воплощаю свою мечту, и, помимо сложного макияжа, наложенного на все лицо, настоящая перемена – в моих глазах.